Очередная фальшивка. публичные казни в ссср

Ленинград,СССР

5 января 1946 года в Ленинграде состоялась публичная казнь. Единственная на невских берегах за весь XX век. На нынешней площади Калинина, недалеко от того места, где стоял кинотеатр «Гигант», а сейчас находится концертный зал «Гигант-Холл», были повешены восемь немецких военных преступников, чинивших свои злодеяния главным образом на территории Псковской области.

Утром того дня практически вся площадь была заполнена народом. Вот как описы-вает увиденное один из очевидцев: «Машины, в кузовах которых стояли немцы, зад-ним ходом въехали под виселицы. Наши солдаты-конвоиры ловко, но без спешки надели петли на шеи. Машины не торопясь поехали вперед. Фашисты закачались в воздухе. Народ стал расходиться, а у виселицы поставили часового».

О том, где и когда будет казнь, газеты не писали и по радио об этом не говорили, - вспоминал в разговоре с корреспондентами «Комсомолки» народный артист России Иван Краско. - Но благодаря слухам ленинградцы все знали. Мне тогда было пятна-дцать лет, и это зрелище меня привлекало. Привезли преступников, собравшиеся на площади люди выкрикивали в их адрес проклятия - у многих из них фашисты убили близких. Меня поразило, что немцы держались мужественно. Лишь один перед казнью стал истошно кричать. Другой пытался его успокоить, а третий смотрел на них с нескрываемым презрением.

Но когда из-под ног казненных выбили опору, настроение толпы изменилось, - про-должает Иван Иванович. - Кто-то словно оцепенел, кто-то опустил голову, некоторые падали в обморок. Мне тоже стало нехорошо, я быстро покинул площадь и уехал домой. То, что я тогда увидел, запомнилось на всю жизнь. И даже сейчас, когда в ка-ком-то фильме показывают казнь, я выключаю телевизор.

А вот что вспоминает блокадница Нина Яровцева, которая в 1946 году жила непода-леку от площади Калинина:

В день, когда это происходило, у мамы была смена на заводе. Но тетя Таня, наша соседка, пошла смотреть на казнь и взяла с собой меня. Мне было тогда одинна-дцать лет. Мы пришли заранее, но людей было очень много. Помню, толпа как-то странно шумела, будто все отчего-то волновались. Когда грузовик с виселицами по-ехал, немцы повисли и затрепыхались, я почему-то вдруг испугалась и спряталась за тетю Таню. Хотя фашистов ужасно ненавидела и всю войну хотела, чтобы их всех поубивали. Узнав, где мы были, мама накинулась на тетю Таню: «Ты для чего туда ребенка потащила?! Тебе нравится - сама и смотри!» Потом несколько ночей подряд я почти не спала: мне снились кошмары, я просыпалась. Спустя несколько лет мама призналась, что по вечерам капала мне в чай валерьянку.

Интересная деталь. По словам одного из очевидцев, когда с площади убрали часо-вого, неизвестные сняли с повешенных сапоги.

Список повешенных:

1. Генерал-майор Ремлингер Генрих, родился в 1882 году в г. Поппенвейлер. Комен-дант г.Псков в 1943-1944 годах.

2. Капитан Штрюфинг Карл, родился в 1912 г. В г..Росток, командир 2 роты 2 баталь-она «особого назначения» 21 авиаполевой дивизии.

3. Оберфельдфебель Энгель Фриц родился в 1915 г в г..Гера, командир взвода 2 ро-ты 2 батальона «особого назначения» 21 авиаполевой дивизии.

4. Оберфельдфебель Бем Эрнст родился в 1911 г. В г. Ошвейлебен, командир взво-да 1 батальона «особого назначения» 21 авиаполевой дивизии.

5. Лейтенант Зонненфельд Эдуард родился в 1911 г. В г.Ганновер, сапер, командир особой инженерной группы 322 пехотного полка.

6. Солдат Янике Гергард родился в 1921 г. В мест.Каппе, 2 роты 2 батальона «осо-бого назначения» 21 авиаполевой дивизии.

7. Солдат Герер Эрвин Эрнст родился в 1912 г., 2 роты 2 батальона «особого назна-чения» 21 авиаполевой дивизии.

8. Оберефрейтор Скотки Эрвин родился в 1919 г., 2 роты 2 батальона «особого назначения» 21 авиаполевой дивизии.

19 апреля 1943 года, когда в ходе Великой Отечественной войны наметился пере-лом, появился указ Президиума Верховного Совета СССР с длинным названием «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истяза-ниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников родины из числа советских граждан и для их пособников». Согласно указу «фашистские злодеи, уличенные в совершении убийств и истязаний гражданского населения и пленных красноармейцев, а также шпионы и изменники родины из числа советских граждан караются смертной казнью через повешение». И далее: «Приведение в исполнение приговоров производить публично, при народе, а тела повешенных оставлять на виселице в течение нескольких дней, чтобы все знали, как караются и какое возмездие постигнет всякого, кто совершает насилие и расправу над гражданским населением и кто предает свою родину».

Суть указа - обходиться с фашистами так, как они обходятся с нашими людьми, - говорит профессор института истории Санкт-Петербургского государственного уни-верситета Виктор Иванов. - Это напоминало мщение, но в суровых условиях военного времени такая позиция советских властей была совершенно оправдана.

Хотя здесь есть некоторые нюансы. По словам профессора, немецкие захватчики публично казнили партизан и тех, кто им помогал. Однако с точки зрения междуна-родного права партизаны, говоря современным языком, - это незаконные вооружен-ные формирования. Что касается пленных красноармейцев, то обычно их не убива-ли, хотя многие умирали от голода, болезней, невыносимых условий труда. Немец-кое командование считало, что они как бы не существуют, поскольку, в отличие от Германии, Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию 1929 года, регламентирующую, как нужно обращаться с военнопленными. Иосифу Сталину приписывают такую фразу: «У нас нет пленных, а есть предатели и изменники родины». Поэтому с попавшими в плен англичанами, американцами и французами фашисты обращались более гуманно, нежели с советскими гражданами.

Понимая все это, советские власти стремились к тому, чтобы под указ не попали не совершавшие тяжких преступлений люди: вражеские солдаты и офицеры, которые лишь выполняли воинский долг, - говорит Виктор Иванов. - Следователи, прокуроры, судьи получили указание очень тщательно готовить эти процессы.

После выхода указа на освобожденных территориях начали работать следователи Смерш. Они пытались установить лиц, творивших страшные преступления. Потом эта информация поступала в лагеря, где находились немецкие военнопленные. По-дозреваемых задерживали.

При подготовке ленинградского процесса было допрошено более ста свидетелей из числа советских граждан, однако в суд вызвали лишь восемнадцать, - подчерки-вает профессор. - Только тех, чьи показания не вызывали никаких сомнений.

А почему процесс состоялся в Ленинграде, хотя с юридической точки зрения он дол-жен был проводиться в Пскове? Ведь на территории этого региона в основном чини-ли свои злодеяния подсудимые.

Видимо, ставилась цель воочию показать ленинградцам, кто был причиной их неимоверных страданий в годы блокады, - считает Виктор Иванов.

Среди подсудимых был генерал-майор

Петербуржцам хорошо знаком расположенный недалеко от Финляндского вокзала Выборгский дворец культуры, где, в частности, показывают спектакли гастролирую-щие в нашем городе театральные труппы. Это здание было построено в 1927 году, к десятилетию Октябрьской революции. Именно здесь в конце декабря 1945 года начался суд над одиннадцатью немецкими военными преступниками.

Процесс широко освещался в газетах. Например, в «Ленинградской правде» каждый день, включая 1 января, появлялись большие материалы. В зале присутствовал переводчик, немец по национальности. Он давал расписку, что будет предельно точно переводить с русского на немецкий и наоборот.

Самой заметной фигурой среди них был генерал-майор Генрих Ремлингер, которому на момент казни исполнилось 63 года. Его воинский путь начался в 1902 году. Он был военным комендантом Пскова и одновременно осуществлял руководство подчиненными ему районными комендатурами, а также «частями особого назначения». В феврале 1945 года попал в плен.

Материалами процесса доказано, что Ремлингер организовал четырнадцать кара-тельных экспедиций, в ходе которых были сожжены несколько сел и деревень, уни-чтожено примерно восемь тысяч человек, в основном женщин и детей, - говорит док-тор исторических наук Никита Ломагин.

Во время судебных заседаний генерал-майор пытался оправдываться тем, что он лишь выполнял приказы вышестоящего руководства.

Среди подсудимых был 26-летний обер-ефрейтор Эрвин Скотки. Уроженец города Кенигсберга, ныне Калининграда, сын полицейского, с 1935 года член гитлеровского Союза молодежи.

На начальном этапе Великой Отечественной войны Скотки занимался выдачей об-мундирования военнослужащим одного из подразделений вермахта, - рассказывает Виктор Иванов. - Однако его не устраивала маленькая зарплата: это не все знают, но во время войны немецкие солдаты получали жалованье на руки. А тут ему пред-ложили повышение в звании и более высокое денежное довольствие, но в карательном отряде. Скотки не раздумывая согласился. На суде он прикидывался дурачком: мол, не знал, что ему придется сжигать деревни и расстреливать людей. Якобы думал, что будет только охранять грузы и военнопленных. Скотки опознали сразу несколько свидетелей.

Отметим, что троим подсудимым удалось избежать виселицы. Их вина была не настолько велика, а потому они получили различные сроки каторжных работ.

Смертную казнь отменили

В 1945-1946 годах процессы военных преступников с последующими публичными казнями проходили в различных регионах страны - в Крыму, Краснодарском крае, Украине, Белоруссии. Были повешены 88 человек, восемнадцать из них - генералы. Работа по выявлению таких преступников продолжалась и в дальнейшем, но казнить осужденных вскоре перестали.

Дело в том что в мае 1947 года был опубликован указ Президиума Верховного Сове-та СССР «Об отмене смертной казни». Пункт 2 гласил: «за преступления, наказуе-мые по действующим законам смертной казнью, применять в мирное время заклю-чение в исправительно-трудовые лагеря сроком на 25 лет».

Любопытный факт: после завершения Великой Отечественной войны на территории нашего города и области находились 66 тысяч немецких военнопленных. Почти 59 тысяч из них впоследствии вернулись на родину.

Помимо фашистских захватчиков, страшные зверства в Ленинградской области чи-нили перешедшие на их сторону предатели. В сороковые, пятидесятые и даже ше-стидесятые годы в различных городах региона проходили суды над этими людьми. Как правило, их приговаривали к длительным срокам заключения. Случаев публич-ных смертных казней не было.

В июне 1970 года в Ленинграде была предпринята если не самая первая, то одна из первых попыток угона самолета за границу. Она не увенчалась успехом. Один из осужденных по этому делу Эдуард Кузнецов впоследствии написал книгу «Шаг вле-во, шаг вправо». Автор вспоминает, что в лагерях ему встречались люди, отбывав-шие наказание за сотрудничество с оккупантами. По словам Кузнецова, все они дружно отрицали, что участвовали в страшных акциях по отношению к мирному населению.

Присланный мне сегодня текст о том, на площади Калинина казнили людей во время коллективизации - ещё один снарядец информационнй войны, уже давно ведущейся на просторах Паутины.
Я родилась в Ленинграде. Живу недалеко от "Гигианта", а родня с довоенных времён проживала в доме прямо на площади Калинина. И про повешеных на площади я знала с детства.
Запрос в гугл показал, что в ЖЖ фальшивку уже разоблачили восемь(!) лет назад, в мае 2007. Наслаждайтесь:

Закрытая, замазанная, зарытая тема. Публичные казни широко проводились в СССР в период коллективизации, гражданской войны и в 40-е годы. Среди крупных городов, жители которых были свидетелями этих актов средневекового мракобесия, следует назвать Ленинград. Казни проводились на площади Калинина, у кинотеатра "Гигант". Через прилегающие улицы натягивались тросы, на каждый из которых крепились по две петли. Приговоренных подвозили на грузовых автомобилях с откинутыми бортами; по одному в каждой машине. После зачитывания приговоров, набрасывали петли и автомашины отъезжали...

Решив вникнуть в вопрос глубже, ввёл в гугле запрос "Публичные казни в СССР". Нашёл вот такую ссылку - http://weblinks.ru/2007/05/08/publichnaja_kazn_v_sssr.html:
Текст N2

Публичные казни широко проводились в послевоенное время в Советском Союзе после судов над бывшими пособниками оккупантов и членами зондеркоманд – СС, запятнавших себя массовыми расправами над партизанами и населением. Довольно много таких казней имели место на Украине, в Белоруссии, в Крыму. Среди крупных городов, жители которых стали свидетелями этих актов воздаяния, следует назвать Ленинград. Там казни проводились на площади Калинина, у кинотеатра ”Гигант” (теперь это казино ”Конти”) . Следует сказать, что по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. для этой категории лиц была введена смертная казнь через повешение. От кинотеатра через прилегающие улицы натягивались тросы, на каждый из которых крепились по две петли. Приговоренных подвозили на грузовых автомобилях с откинутыми бортами; по одному в каждой машине. После зачитывания приговоров, набрасывали петли и автомашины отъезжали. Быстро, технологично и сурово. Я лично слышал рассказы разных очевидцев о двух таких казнях; в одном случае казнили русских изменников (пособников оккупантов), во втором – четырех эсэсовцев, один из которых был полковником.)

Простой анализ показывает, что первый текст является переделкой второго. Причём в первом тексте сознательно расширены временные рамки применения смертной казни - что даёт совсем даёт коленкор.
Одно дело - когда публично казнили в течении первых 20 лет существования СССР, а другое - когда казнили только фашистских пособников в короткий временной отрезок в 40-е. Воспринимается совершенно по другому.

На одной из табличек видна фамилия Нацпок

Ещё ссыль на форум, дата сообщения - 11.07.2003 17:50:32
http://vif2ne.ru/nvk/forum/archive/556/556197.htm

И отрывок из книги Собчака
"Из Ленинграда в Петербург. Путешествие во времени и пространстве"
http://www.pseudology.org/democracy/Sobchak_12Nojey/02.html

Площади Петербурга не раз за его историю становились местом публичных казней. Больше всего публичных казней было при Петре Великом, при котором вообще резко увеличилось число преступлений, караемых смертной казнью (при его отце, царе Алексее Михайловиче, смертная казнь применялась за совершение 60 видов преступлений). Петр I довел это число до 200. Так, в ноябре 1724 года по приказу Петра был казнен Вильям Монс (родной брат любовницы царя - Анны Монс), уличенный в недозволенных отношениях с императрицей, у которой он служил правителем канцелярии, т.е. секретарем. Ему отрубили голову, которая затем была водружена на столб в назидание императрице и другим дамам.

Казни были разные: четвертование, отсечение головы, посажение на кол, повешение, позднее наиболее практикуемым способом смертной казни стал расстрел. В двадцатом столетии (особенно в советское время) расстрел становится универсальной формой смертной казни. Лишь однажды в советский период нашей истории Указом от 19 апреля 1943 года была введена смертная казнь через повешение “для немецко-фашистских военных преступников и их пособников”. На основе этого указа в Ленинграде в январе 1946 года была в последний раз произведена публичная смертная казнь: на площади Калинина у кинотеатра “Гигант” (ныне казино “Конти”) были повешены 6 немецких офицеров и генералов, попавших в плен в 1944 году. Теперь трудно объяснить, чем руководствовались организаторы этого действа и кого они хотели больше запугать - немцев или собственных сограждан, которые могли попасть в разряд "пособников" немецко-фашистских военных преступников.

Военный трибунал в блокадном Ленинграде. Расстрелы за спекуляции, участие в расхищении хлеба, людоедство, бандитизм. Конец несостоявшегося губернатора Ленинграда. Казни на оккупированных фашистскими войсками территориях. Последняя публичная казнь в городе: «Точка опоры ушла из-под ног осужденных».

Прежде чем подойти к событиям времен Великой Отечественной войны, предоставим еще несколько строк статистике. Известный уже читателю историк спецслужб Василий Бережков приводит такие данные по расстрелянным в Ленинграде вплоть до 1945 года:

1939-й - 72 казненных,

Статистика тут красноречива. Предвоенные расстрелы, как нетрудно понять, - это и казни некоторых ежовских палачей, и расправы с недобитыми еще врагами народа, и дань шпиономании тех лет. Приведу лишь две фамилии: ленинградцы Константин Петрович Витко и Алексей Николаевич Васильев, оба были приговорены к смертной казни за шпионаж и измену Родине, приговор был приведен в исполнение 3 июля и 23 сентября 1939 года соответственно.

Начавшаяся в 1941 году война не могла не привести к резкому ужесточению репрессивного механизма. Это и понятно: военные будни всегда тяжелы, а для ленинградцев они оказались тяжелы особо, ибо к великим человеческим жертвам, голоду, холоду и бомбежкам добавился еще разгул преступности. Спекуляция продовольствием, например: в условиях невыносимого дефицита она была неизбежна, и с ней боролись, в том числе и расстрелами. Один из случаев описан в секретном спецсообщении начальника ленинградского управления НКВД Петра Николаевича Кубаткина от 7 ноября 1941 года: в системе треста столовых и ресторанов Ленинграда образовалась преступная группа, участники которой «систематически похищали из складов и баз, где они работали, крупные партии продуктов», а затем продавали добытое по спекулятивным ценам. При аресте главаря группы завскладом ресторана «Кавказ» Буркалова «обнаружены похищенные им: мука 250 кгр., крупа 153 кгр., сахар 130 кгр. и др. продукты».

Буркалова и одного из его подельников приговорили к расстрелу. Хоронили блокадных расстрелянных в разных местах, в том числе и на Левашовской пустоши.

К высшей мере наказания приговаривали в блокаду и «за подстрекательство к выступлениям и участие в расхищении хлеба»: за один только январь 1942 года по таким обвинениям было расстреляно семеро. Речь шла не только о бандитских нападениях на магазины, но и стихийных бунтах, которые вспыхивали в очередях. Известен случай в магазине № 12 Ленинского райпищеторга в январе 1942 года: «Около 20 граждан бросилось за прилавок, начали выбрасывать с полок хлеб в толпу», в результате, по оценкам НКВД, похитили около 160 кг хлеба.

Дефицит продовольствия приводил к расстрелам даже на Дороге жизни: несмотря на жесткий контроль, некоторые водители ухитрялись похищать муку, отсыпая ее из мешков. Комиссар эшелонов ОАТБ 102-й военно-автомобильной дороги Н.В. Зиновьев позже вспоминал: «Если обнаруживается хищение, то на место выезжает военный трибунал, выносится высшая мера наказания и тут же приговор приводится в исполнение. Мне довелось быть свидетелем расстрела шофера Кудряшова. Батальон выстроился в каре. Подъехал закрытый автомобиль с приговоренным. Он вышел в валенках, в ватных штанах, одной рубашке и без шапки. Руки назад, связанные ремешком. Тут же выстраивается человек 10 стрелков. Председатель трибунала читает приговор. Потом отдается приказание коменданту, тот командует приговоренному: «Кругом! На колени!» - и стрелкам: «Огонь!» Звучит залп из 10 выстрелов, после чего Кудряшов вздрагивает, какое-то время продолжает стоять на коленях, а потом падает лицом в снег. Комендант подходит и стреляет из револьвера в затылок, после этого труп грузят в кузов машины и куда-то увозят».

В числе блокадных преступлений на почве голода числится и страшнейшее - людоедство. В спецсообщении Кубаткина от 2 июня 1942 года можно найти сводную статистику дел по людоедству: арестовано 1965 человек, следствие по 1913 из них завершено, к высшей мере наказания приговорены 586, к тюремному заключению - 668. Тогдашний военный прокурор Ленинграда Антон Иванович Панфиленко информировал руководство и о других подробностях: по его данным, уроженцы Ленинграда составляли среди людоедов менее 15 %, остальные были из приезжих; судимости ранее имели лишь 2 % привлеченных к ответственности.

Одно из таких дел нашло отражение в блокадном дневнике Любови Васильевны Шапориной, запись от 10 февраля 1942 года: «В квартире 98 нашего дома жила некая Карамышева с дочкой Валей 12 лет и сыном-подростком, ремесленником. Соседка рассказывает: «Я лежала больная, сестра была выходная, и я уговорила ее со мной побыть. Вдруг слышу, у Карамышевых страшный крик. Ну, говорю, Вальку стегают. Нет, кричат: «Спасите, спасите»». Сестра бросилась к двери Карамышевых, стучит, ей не отворяют, а крик «спасите» все пуще. Тут и другие соседи выбежали, все стучат в дверь, требуют открыть. Дверь отворилась, из нее выбежала девочка вся в крови, за ней Карамышева, руки тоже в крови, а Валька на гитаре играет и поет во все горло. Говорит: топор с печки на девочку упал. Управхоз рассказал сведения, выяснившиеся при допросе. Карамышева встретила у церкви девочку, которая просила милостыню. Она ее пригласила к себе, обещала покормить и дать десятку. Дома они распределили роли. Валя пела, чтобы заглушить крики, сын зажимал девочке рот. Сначала Карамышева думала оглушить девочку поленом, затем ударила по голове топором. Но девочку спасла плотная пуховая шапочка. Хотели зарезать и съесть. Карамышеву и сына расстреляли. Дочку поместили в спецшколу».

Еще одно дело - в сообщении Кубаткина от 2 мая 1942 года, где речь идет о женской банде, схваченной на станции Разлив: «Участницы банды посещали хлебные и продуктовые магазины, намечали жертву и заманивали ее на квартиру Г., якобы для обмена вещей на продукты.

Во время беседы на квартире Г. участница банды В. ударом топора сзади в затылок совершала убийства. Трупы убитых участницы банды расчленяли и употребляли в пищу. Одежду, деньги и продуктовые карточки делили между собой.

На протяжении января-марта месяцев участницы банды убили 13 человек. Кроме того, с кладбища похитили 2 трупа и употребили их в пищу».

Все шесть участниц банды были приговорены военным трибуналом к расстрелу. Такая участь ждала в блокаду всех тех людоедов, кто убивал и затем употреблял мясо своих жертв в пищу: их преступления квалифицировались как бандитизм. Тех же, кто употреблял мясо трупов, по большей части приговаривали к тюрьме, хотя высшая мера иногда ждала и их (как, например, фрезеровщика завода «Большевик» К., в декабре 1941 года отрубившего ноги «от незахороненных трупов на Серафимовском кладбище с целью употребления в пищу»). Обратим заодно внимание на разницу между общим числом людей в статистике Кубаткина и количеством осужденных: остальные, по всей видимости, до приговора не дожили.

К сожалению, случаи людоедства продолжались в блокированном городе и после того, как Кубаткин составил свою ужасающую статистику. Были и новые расстрелы. Безработная К, 59 лет, была казнена за то, что 1 июля 1942 года, «заманив к себе на квартиру пятилетнего мальчика И., убила его и труп употребила в пищу». Примерно тогда же помощник машиниста Финляндской линии Октябрьской железной дороги А., 36 лет, убил своего соседа, служащего техникума Городского треста очистки, тело расчленил «и части его приготовил для употребления в пищу». Задержан на улице постовым милиционером - с сумкой, в которой лежала отрубленная голова соседа. По приговору военного трибунала был расстрелян.

Голод в блокадном Ленинграде способствовал и бандитизму обычному: «Отдельные преступные элементы в целях завладения продовольственными карточками и продуктами питания, совершали бандитские убийства граждан». Это тоже составляло для города проблему. И неслучайно 25 ноября 1942 года военный совет Ленинградского фронта во главе с Леонидом Александровичем Говоровым принял постановление № 001359 «О мерах по борьбе с бандитизмом в Ленинграде», где говорилось жестко и лаконично: «Дела о бандитизме рассматривать в 24 часа, бандитов приговаривать к расстрелу и опубликовать несколько приговоров в печати».

Приговаривали к расстрелу и за преступления менее тяжкие. Свидетельства тому нетрудно найти в блокадных номерах газеты «Ленинградская правда». В начале ноября 1941 года, например, к высшей мере наказания была приговорена военным трибуналом гражданка И. Ронис, глава шайки, систематически похищавшей у граждан продовольственные и промтоварные карточки. В апреле 1942 года расстреляли гражданина А.Ф. Баканова, который, «проникнув в квартиру гр-ки С., похитил ее вещи», а также с подельником «ограбил двух граждан, воспользовавшись их хлебными карточками». Сообщения о таких процессах и приведенных в исполнение приговорах печатались в первые месяцы блокады регулярно под неизменной рубрикой «В военном трибунале». Хоть сами казни публичными не были, но назидательный элемент был в этих экзекуциях по-прежнему важнейшим.

Все это преступления чисто уголовные, а случались в блокаду и факты политических преступлений. Историк блокады Никита Ломагин пишет, что «в среднем в военные месяцы 1941 г. в городе за антисоветскую деятельность в день расстреливали 10–15 человек», но отмечает при этом, что «количество осужденных за грабежи, бандитизм и убийства было в три раза больше, нежели «политических»…»

О каких политических преступлениях идет речь? В отчете о деятельности ленинградской милиции, составленном осенью 1943 года, говорится прямо: «В первый период войны имели место проявления антисоветской профашистской агитации, распространение ложных слухов, листовок и т. п. <…> В отношении обвиняемых по этим делам применялись решительные, суровые меры, давшие положительные результаты в смысле сокращения этого вида преступности».

И снова примеры нам подсказывает «Ленинградская правда». 3 июля 1941 года, например, она оповестила читателей о том, что военный трибунал войск НКВД Ленинградского округа рассмотрел дело по обвинению В.И. Кольцова в распространении среди посетителей кафе-буфетов антисоветских листовок, «фабрикуемых финской белогвардейщиной», и приговорил его к расстрелу. 30 сентября 1941 газета сообщила про «дело Сметанина Ю.К., Сергеевой Е.В., и Сурина В.М. по обвинению их в контрреволюционной агитации»: обвиняемые не только распространяли «лживые слухи, имевшие целью ослабить мощь Красной Армии», но и хранили подобранные ими фашистские листовки. Финал понятен: «Фашистские агенты Сметанин, Сергеева и Сурин приговорены к высшей мере наказания - расстрелу. Приговор приведен в исполнение».

Суровость блокадного правосудия иногда усугублялась чрезмерным рвением органов НКВД. Дело группы ленинградских ученых, уличенных в антисоветских настроениях и создании контрреволюционной организации под названием «Комитет общественного спасения», затронуло десятки человек, а пятеро были по приговору военного трибунала расстреляны летом 1942 года: выдающийся ученый-оптик член-корреспондент АН СССР Владимир Сергеевич Игнатовский, его супруга, профессора Николай Артамонович Артемьев и С.М. Чанышев, старший инженер Института точной механики Константин Алексеевич Любов. Уже после войны, в 1957 году, особая инспекция управления кадров КГБ вынуждена была констатировать: «Никаких объективных данных о существовании контрреволюционной организации среди ученых, кроме показаний самих арестованных, полученных в результате физического и морального воздействия на них, в ходе следствия добыто не было». А годом позже Комитет партийного контроля признал и другое: в ленинградском управлении НКВД «была широко распространена преступная практика допросов заключенных после их осуждения к ВМН. На этих допросах путем обещаний сохранить жизнь от осужденных к расстрелу вымогались нужные следствию компрометирующие показания на других лиц».

Ясное подтверждение тому, что предсмертные допросы - такие, как некогда в Ковалевском лесу, - были в ту пору постоянным рабочим инструментом ВЧК/НКВД.

Еще пример, более поздний, напоминающий о том, что появлялись в блокадном Ленинграде и перебежчики-диверсанты - как правило, из числа попавших в плен советских граждан. Найти приют они пытались обычно у родственников, и в случае провала суровое наказание ждало всех. Шестнадцатого июня 1942 года военный трибунал Балтийского флота приговорил к расстрелу с конфискацией имущества сразу трех родственников дезертира и диверсанта Емельянова - его жену, служащую эвакогоспиталя Надежду Афанасьевну Емельянову, шурина Василия Афанасьевича Войтко-Васильева и тещу Александру Игнатьевну Войтко-Васильеву, а также жену еще одного диверсанта Куликова, почтальона 28-го отделения связи Марию Петровну Куликову. Все они признались в содействии опасным родственникам, а также в получении от врага денежных средств. Из показаний Емельяновой: «Всего я получила 7000 рублей, измену я совершила не по политическим соображениям и не потому, что была настроена враждебно по отношению к Советской власти, а исключительно в силу моральной подавленности по причине смерти отца и голода».

Наконец, еще два громких дела - учителя географии Алексея Ивановича Винокурова и старшего ревизора-инспектора Ленинградского городского отдела народного образования Алексея Михайловича Круглова. Первый не только «систематически среди работников школы, учащихся и окружавших его лиц проводил контрреволюционную антисоветскую агитацию», но и вел дневник, наполненный весьма рискованными утверждениями. Вот лишь одна цитата: «Все живут надеждами на скорое избавление и верят в него каждый по-своему. Население переносит неслыханные лишения, многие гибнут, но, как ни странно, в городе до сих пор еще немало людей, верящих в победу авантюристов».

Приговор учителю географии, вынесенный 16 марта 1943 года военным трибуналом войск НКВД СССР Ленинградского округа и охраны тыла Ленинградского фронта, все тот же - расстрел; в исполнение его привели 19 марта.

Блокадный дневник Винокурова, стоит прибавить, был опубликован в XXI столетии.

Еще более заметным стало дело Алексея Михайловича Круглова. Его арестовали 26 января 1943 года, вскоре после того, как он сообщил знакомым: «Если вы увидите по Невскому едет автомобиль или карета со свастикой, то знайте, что в них еду я. Смело снимайте шляпу и подходите». В ходе следствия выяснилось, что Круглов контактировал с представителями немецкой разведки и даже дал согласие после оккупации Ленинграда занять пост губернатора города. 8 апреля 1943 года военный трибунал приговорил несостоявшегося губернатора к высшей мере наказания с конфискацией имущества, 14 апреля приговор привели в исполнение.

Отдельное место в жизни юстиции блокированного города занимали преступления сугубо военные, совершенные кадровыми солдатами и офицерами Ленинградского фронта. Один из красноречивых примеров - приговор, вынесенный 2 декабря 1941 года военным трибуналом фронта бывшим командиру и комиссару 80-й стрелковой дивизии Ивану Михайловичу Фролову и Константину Дмитриевичу Иванову. Оба они, получив от командующего устный приказ о прорыве блокады противника на своем участке, «к выполнению боевого приказа Командования фронта отнеслись пораженчески, проявили трусость и преступное бездействие, причем Фролов двум представителям фронта заявил за 3 часа до начала операции, что он не верит в успешный исход операции».

В приговоре трибунала говорилось: «Фролов и Иванов нарушили воинскую присягу, обесчестили высокое звание воина Красной Армии и своими трусливыми пораженческими действиями нанесли серьезный ущерб войскам Ленинградского фронта». Оба они были лишены воинских званий и расстреляны.

И еще немного статистики: согласно докладной записке особого отдела НКВД Ленинградского фронта, адресованной представителю Ставки Клименту Ворошилову, только с мая по декабрь 1942 года за шпионаж, вредительство, изменнические намерения, пораженческую агитацию, дезертирство и членовредительство было арестовано почти четыре тысячи солдат и офицеров; из них к высшей мере наказания приговорили 1538 человек.

…Пришла пора перейти к тяжелейшей главе военной истории, одной из самых драматических частей этой и без того нелегкой книги - к казням на оккупированных фашистами землях. Центральную часть Ленинграда, как всем известно, ценой огромных усилий и потерь от врага отстоять удалось, но вот пригороды - в том числе Царское Село, Петергоф, Красное Село, тогда относившиеся к Ленинградской области, но ныне входящие в городскую черту, - оказались под немцами. Это был поистине трагический период в истории этих пригородов. Неслучайно поэтесса Вера Инбер в поэме «Пулковский меридиан», созданной в 1941–1943 годах, писала:

Мы отомстим за все: за город наш,

Великое творение Петрово,

За жителей, оставшихся без крова,

За мертвый, как гробница, Эрмитаж,

За виселицы в парке над водой,

Где стал поэтом Пушкин молодой…

Хоть Вера Михайловна и была не совсем точна - виселиц в царскосельских парках, судя по всему, фашисты не ставили, однако расстреливали там часто. Житель Пушкина Павел Базилевич, заставший оккупацию 11-летним ребенком и обитавший вместе с матерью в левом полуциркуле Екатерининского дворца, вспоминал: «За водой я ходил в парк к роднику памятника, Девушка с кувшином», единственному месту с чистой питьевой водой. Я шел через Треугольную площадь, Собственный садик и далее вниз. Каждое утро я видел страшную картину. Из дворца выходил немец и вел перед собой человека. Часто это были женщины с детьми. Фашист подводил их к воронке вблизи Вечернего зала и стрелял им в спину или в затылок из пистолета, а потом сталкивал в яму. Так немцы расправлялись с евреями. На меня они не обращали внимания. Запомнилось мне это: немец-палач, всегда одетый в черный свитер с закатанными до локтей рукавами».

Расстреливали не только евреев. Акты о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков, составлявшиеся в 1944–1945 годах специальными комиссиями, после освобождения ленинградских пригородов от оккупации, зафиксировали: людей казнили и в Пушкине, и в Павловске, и в Петергофе, и в Красном Селе. В Павловске, например, как удалось установить местной комиссии, оккупационная власть расстреляла свыше 227 жителей, повесила шестерых.

Массовые расстрелы проходили на территории Павловского парка, в районе братских могил, но и не только там; при отступлении гитлеровцев для расправ с местными жителями использовались обычные павловские деревья - и Анна Ивановна Зеленова, директор дворца и парка Павловска, отмечала в феврале 1944 года, что «и посейчас ветки деревьев сломаны и веревки болтаются».

По городу Пушкину четкой статистики собрать не удалось; число казненных оценивалось комиссией 1945 года в 250–300 человек, современные историки Холокоста считают, что одних евреев было уничтожено до 800 человек. Расстреливали на Розовом поле, в Лицейском саду, в Александровском и Баболовском парках. Свидетельница Ксения Дмитриевна Большакова рассказывала, как уже 20 сентября, через три дня после своего вторжения в Пушкин, немцы уничтожили целую группу евреев на площади перед Екатерининским дворцом: «…Затем из автоматов открыли огонь. Так расстреляли этих детей. Трупы расстрелянных пятнадцати взрослых и 23 детей валялись на площади примерно 12 дней, а затем ко мне в комнату пришли 2 немецких офицера, один из них хорошо обладал русским языком, который предложил мне убрать воняющие трупы на дворцовой площади. Я и несколько граждан из числа жителей г. Пушкина зарывали трупы в воронках на дворцовой площади, а часть трупов, около 5 шт., зарыли в Собственном садике против комнаты Александра II, в Екатерининском парке. Зарыли в траншею».

Павел Базилевич вспоминал и о другом: «Немецкая комендатура тогда находилась в здании аптеки напротив кинотеатра «Авангард». Здесь, на столбах электроосвещения фашисты вешали тех, кого считали в чём-то виноватыми. Там они повесили моего товарища Ваню Ярицу вместе с его отцом». Вторит ему еще одна жительница Пушкина Нина Зенькович: «Фонарные столбы на улицах Комсомольской, Васенко и около Лицея немцы использовали под виселицы, а в сквере напротив кинотеатра «Авангард», там, где теперь стоит часовенка, была виселица, на которой вешали людей с табличками на груди «Я партизан» или «Я мародер»…»

Виселицы, как сообщила комиссии 1945 года еще одна свидетельница, Анна Михайловна Александрова, стояли во время оккупации по всему Пушкину: «По городу была масса виселиц с повешенными: по ул. Комсомольской, против ул. Коминтерна и у Александровского дворца, - с надписями: «За связь с партизанами», «Еврей (жиды)»». О том же свидетельница Аверина, добавившая еще один адрес к скорбной топографии: «Когда я пошла за картошкой в первых числах октября 1941 г., видала на Октябрьском бульваре повешенных».

В общем, едва ли не весь Пушкин был тогда уставлен виселицами, причем тела повешенных не разрешалось убирать неделями. Наглядное подтверждение того, какой «орднунг» принесла на русскую землю фашистская военная машина.

Об этом свидетельствует и фрагмент воспоминаний Светланы Беляевой, дочери выдающегося фантаста Александра Беляева, по состоянию здоровья вынужденного тогда остаться в Пушкине: «На улицу я почти не выходила, жизнь наблюдала через протаянный в морозном стекле глазок. Через него мне был виден заколоченный «сладкий» ларек, деревья в инее и столб со стрелкой «переход»… Однажды, продышав глазок, я прильнула к окну, и сердце у меня сжалось - вместо стрелки «переход» на перекладине висел человек с фанерным листом на груди. Около столба стояла небольшая толпа. Вешая, немцы сгоняли для острастки к месту происшествия всех прохожих. Оцепенев от ужаса, я смотрела в окно, не в силах оторвать взгляда от повешенного, и громко стучала зубами.

Ни мамы, ни бабушки в этот момент дома не было. Когда вернулась мама, я кинулась к ней, пытаясь рассказать об увиденном, но только расплакалась. Успокоившись, я рассказала маме о повешенном. Выслушав меня, мама каким-то неестественно спокойным голосом ответила мне, что тоже видела.

За что его, за что? - спрашивала я, теребя маму за рукав. Полуотвернувшись, мама сказала в сторону:

На доске написано, что он плохой судья и друг евреев.

Повешенного не снимали почти целую неделю, и он висел, припорошенный снегом, раскачиваясь на сильном ветру. После того как его сняли, несколько дней столб пустовал, потом на нем повесили женщину, назвав ее квартирной воровкой. Нашлись люди, знавшие ее, которые рассказали, что женщина, как и мы, перебралась из разбитого дома в другую квартиру, а к себе ходила за вещами».

За что казнили оккупанты? Евреев - за национальность, коммунистов - за принадлежность к партии, остальных, как понял уже читатель, за разное - за связь с партизанами и красноармейцами, за противодействие оккупационной власти и нарушение установленных ею норм и правил, иногда за уголовные преступления: в Пушкине в пору оккупации было голодно и холодно, люди добывали себе пищу, как могли.

А Ольга Федоровна Берггольц, оказавшаяся в Пушкине буквально через сутки после его освобождения, вспоминала еще об одном преступлении, за которое местным жителям грозил расстрел: «На воротах, ведущих во двор Екатерининского дворца, на фанере натрафареченная надпись на немецком и русском языках: «Стой. Запретная зона. За нахождение в зоне - расстрел. Комендант города Пушкин».

И у ворот Александровского парка - две фанерные дощечки, тоже на русском и немецком языках. На одной надпись: «Вход в парк строго воспрещен. За нарушение - расстрел». На другой: «Гражданским лицам даже в сопровождении немецких солдатов вход воспрещен». (Я привожу надпись со всеми особенностями орфографии.) Мы сняли эти доски и взяли с собой. Потом мы вошли в наш парк, за вход в который еще вчера русскому человеку грозил расстрел…»

Казней почти не было в Петергофе - да и то лишь потому, что немцы быстро организовали эвакуацию местных жителей в Ропшу, но уж там они развернулись вовсю. Свидетельница Пулькина, опрошенная комиссией в 1944 году, вспоминала такой эпизод: «Сделали собрание, на котором просили выдать коммунистов и евреев. Евреев не оказалось, присутствовал один коммунист ропшинский, но его не выдали, а на другой день он все равно был повешен. Очень долго он висел, его фотографировали, и карточки потом появились у солдат многих, которые, хвастаясь, показывали. Я видела и другие карточки повешенных, еще ранее, они также были у многих солдат. Показывая карточки, они наблюдали за лицом - нет ли сочувствия или сострадания».

Виселицы, виселицы… Можно представить, какое впечатление производили все эти расправы на жителей ленинградских пригородов, для которых публичная казнь являлась далеким пережитком царизма. Оккупанты сеяли страх, но еще сильнее была ненависть к ним.

Ненависть эта нашла выход в последней публичной казни за всю историю города. Без малого восемь месяцев минуло со дня Великой Победы - и вот в 11 часов утра 5 января 1946 года на Выборгской стороне Ленинграда у кинотеатра «Гигант»: «Приведен в исполнение приговор над немецко-фашистскими злодеями… приговоренными Военным Трибуналом Ленинградского военного округа за совершение ими массовых расстрелов, зверств и насилий над мирным советским населением, сожжение и разграбление городов и сел, угон советских граждан в немецкое рабство - к смертной казни через повешение» (из сообщения ЛенТАСС).

Восемь человек оказались тогда на виселицах: бывший военный комендант Пскова генерал-майор Генрих Ремлингер и служившие в частях особого назначения капитан Карл Герман Штрюфинг, лейтенант Эдуард Зоненфельд, обер-фельдфебели Эрнст Бем и Фриц Энгель, обер-ефрейтор Эрвин Скотки, рядовые Гергард Янике и Эрвин Эрнст Герер. На счету каждого из них был не один десяток погубленных жизней, в чем они и сами сознались во время судебного разбирательства, проходившего в Выборгском Дворце культуры. Речь шла о военных преступлениях, совершенных преимущественно в нынешней Псковской области.

Военный трибунал Ленинградского военного округа заседал с 28 декабря 1945 года; вечером 4 января 1946-го был вынесен приговор, а уже наутро состоялась казнь. Согласно сообщению ЛенТАСС, «многочисленные трудящиеся, присутствовавшие на площади, встретили приведение приговора в исполнение единодушным одобрением». В «Ленинградской правде» о произошедшем лаконично отчитался военный корреспондент газеты Марк Ланской: «На крепкой перекладине повисли вчера в Ленинграде восемь военных преступников. В последние минуты они снова встретились с ненавидящими глазами народа. Они снова услышали свист и проклятия, провожавшие их на позорную смерть.

Тронулись машины… Последняя точка опоры ушла из-под ног осужденных. Приговор был приведен в исполнение».

Ленинградский литератор Павел Лукницкий тоже был свидетелем экзекуции и оставил подробнейшее ее описание, которое читатель найдет в конце этой книги. Процитируем здесь короткий отрывок о ключевом моменте казни: «Осужденные не шелохнутся. Все они застыли, для них остались последние две-три минуты жизни.

«Товарищ комендант, приказываю привести приговор в исполнение!» - громко и отчетливо командует прокурор.

Комендант, в полушубке, приложив руку к шапке-ушанке, круто поворачивается от «виллиса» к виселице, генерал соскакивает с машины, отходит назад. «Виллис» дает было задний ход, роняет стул, останавливается, остается так на месте до конца казни.

Комендант делает знак рукой, что-то произносит, пятый на каждой машине солдат начинает накидывать петлю на шею осужденным.

Я опускаю здесь натуралистические подробности момента казни - они не нужны читателю. Приведу только один-единственный штрих. Когда грузовики разом очень медленно тронулись, и когда почва стала уходить из-под ног осужденных, каждый из них поневоле вынужден был сделать несколько мелких шажков, Зоненфельд, в отличие от других, сделал решительный шаг вперед, чтобы скорее самому спрыгнуть с деревянной платформы кузова, чтобы петля резче рванула его. Его глаза в это мгновение были решительны и упрямы… Зоненфельд умер первым. Все осужденные приняли смерть молча и без каких-либо жестов».

В тот же день Лукницкий записал, суммируя собственные свои ощущения: «Вероятно, если б публичную казнь мне пришлось увидеть до войны, такая казнь произвела бы на меня страшное впечатление. Но, очевидно, как и для всех, кто провел в Ленинграде и на фронте всю войну, уже ничто не может быть впечатлением слишком сильным. Я не думал, что в общем все окажется так сравнительно маловпечатлительно для меня. И я не видел на площади людей, на которых бы как-то, кроме некоторой возбужденности, сказались бы впечатления от этого зрелища. Вероятно, каждый переживший войну и ненавидевший подлого врага ощущал справедливость приговора и испытывал чувство удовлетворения, зная, что за звероподобные существа те, кого сегодня за все их бесчисленные злодеяния вешали».

Справедливость приговора - безусловно, точные слова и сегодня не вызывающие ни малейших сомнений.

То была, поставим точку еще раз, последняя в истории города публичная смертная казнь.