5.3. От Енисея на восток (1738–1741) После завершения возложенной на него задачи описать морской берег от Оби до Енисея лейтенант Овцын, еще до поездки своей в Енисейск, решил продолжить исследования от Енисея на восток. Для этой цели он выбрал более крепкий и исправный бот

6. Экспедиции Шпанберга к Японии и опись Курильских островов (1738–1742) Начальником отряда Второй Камчатской экспедиции, который должен был описать Курильские острова, берега Охотского моря и изыскать пути к берегам Японии, был назначен капитан Мартын Петрович Шпанберг

Бодров Алексей Федотович Родился в 1923 году в деревне Татинки Епифанского (ныне Кимовского) района Тульской области. В 1939 году окончил семилетнюю школу. Работал на железнодорожной станции Москва-Бутырская. В Советской Армии с начала Великой Отечественной войны. Первая

Чухнаков Виктор Федотович Родился в 1923 году в поселке Ханино Суворовского района Тульской области в семье рабочего. После окончания седьмого класса средней школы работал на Ханинском чугунолитейном заводе электриком. В 1942 году призван в ряды Советской Армии,

КАМЕНСКИЙ Анатолий Павлович 17(29).11.1876, по другим сведениям 19.11(1.12).1876 – 23.12.1941Прозаик, драматург, киносценарист. Публикации в журналах «Родина», «Жизнь», «Живописное обозрение», «Север», «Мир Божий», «Образование» и др. Сборники рассказов «Степные голоса» (СПб., 1903),

КАМЕНСКИЙ Василий Васильевич псевд. Попечительский, В. К-ий; сценич. псевд. В. В. Васильковский;5(17).4.1884 – 11.11.1961Поэт, прозаик, драматург, актер (в труппе В. Мейерхольда), художник. Публикации в футуристических сборниках «Молоко кобылиц» (М.; Херсон, 1914), «Рыкающий Парнас» (Пг.,

Фельдмаршал Михаил Федотович Каменский был невелик ростом, сухощав, широк в плечах, приятен лицом, а "в разговоре - по словам его биографа Бантыш-Каменского - нетерпелив и странен, иногда очень ласков". По преданию, своих детей Михаил Федотович сек, даже когда они были уже в генеральских чинах. Разбив турок под Сакульцами, граф предал огню и мечу и сами Сакульцы, и близлежащий городок Гангур: все жители, включая женщин и детей, были вырезаны.

Екатерина Великая называла его сумасшедшим и старалась не допускать до командования: приняв армию после смерти князя Потемкина (которого императрица любила всю жизнь), Каменский обвинил покойника в растрате казенных денег и оставил должность только по приказу самой государыни.

Его московский дом был заполонен карликами и карлицами, калмычками и турчанками, в домашнем театре играли комедии Вольтера и Мариво, а попугай графинюшки пел русские народные песни вместе с сенными девушками. Графа в доме боялись как огня: он глубоко презирал людей и был скор на расправу. Свою связь с дворовой девкой Каменский выставлял напоказ всей Москве - возвращаясь из армии, он немедленно уезжал в деревню к любовнице. То, что при этом чувствовала графиня, его совершенно не заботило. Михаил Федотович был крут, бесцеремонен, блестяще образован и отличался чисто русской склонностью к юродству: любил ходить в голубой куртке на заячьем меху и желтых мундирных панталонах, собрав волосы на затылке в пучок. Он был абсолютно непредсказуем и мог выкинуть все что угодно, не обращая никакого внимания на чины и звания собеседника. Когда его назначили рязанским генерал-губернатором, к нему на прием как-то попросилась местная помещица. Она вошла в комнату, где граф играл со своей любимой борзой, - и в лицо барыне тут же полетело полдюжины щенков. О том, что Михаил Федотович делал со своими крепостными, и говорить не приходится - он сажал их в колодки, надевал на них железные ошейники, нередко засекал насмерть.

Карьера Каменского оборвалась во время наполеоновских войн. Граф был назначен главнокомандующим находившейся в Пруссии русской армии, Державин проводил его на поле брани стихами: "Остатний меч Екатерины, булат, обдержанный в боях!.." В том, что произошло дальше, ясности нет: одни говорили, что у графа помутился рассудок, другие же считали, что он испугался полководческого гения Наполеона. Михаил Федотович приказал войскам возвращаться в Россию, а затем самовольно сложил с себя командование и уехал в свою деревню. Там он и жил, опозоренный и отлученный от двора - его конец был неожидан и ужасен.

Каменский унижал и мучил крепостных, сдавал их в солдаты и отправлял на каторгу; он баловал и задаривал только свою любовницу, которой безгранично доверял. Однако девушка не любила старика: по ночам к ней в комнату пробирался молодой смазливый чиновник, служивший в губернской полиции. Если бы графа не стало, они могли бы жить припеваючи, и любовники приняли решение... Теперь надо было найти того, кто решился бы на преступление.

Этим человеком стал дворовый, брата которого Каменский засек солеными розгами. План убийства разработала сама фаворитка. Дома граф был окружен охраной, в его кабинет мог входить лишь безгранично преданный камердинер, а у входа в спальню рвались с цепей два огромных волкодава. Зато путешествовал он без эскорта, и любовница знала все его дневные планы - это обстоятельство сыграло на руку заговорщикам.

В Орел граф Каменский выехал в фельдмаршальском мундире и треуголке с золотым позументом; на козлах сидели кучер и лакей. Барин привольно раскинулся в пролетке и не заметил, как один из его конюхов прыгнул на козлы экипажа. Остро отточенный топор рассек череп фельдмаршала надвое...

Лучшие дня

Его бывшая наложница благополучно вышла замуж за своего полицейского, убийце же спастись не удалось: лес оцепила целая дивизия, и в октябре, когда ударили первые морозы, полумертвый от голода и холода дворовый сдался. Специально привезенный из Москвы палач дал ему сто ударов кнутом. Он был большим мастером своего дела - после последнего удара несчастный умер. Там же, где был зарублен граф, его дети установили трехсотпудовый камень - в конце прошлого века крестьяне раскололи его на четыре части и продали в Орел.

У фельдмаршала было три сына. Один из них, рожденный от погубившей графа любовницы, обещал стать блестящим военным. За незначительный проступок его сослали в отдаленную крепость, и там он утонул, купаясь в реке. Из законных детей графа родовое имение и все пороки отца унаследовал старший сын Сергей: он дослужился до генеральского чина и прославился тем, что чуть не погубил русскую армию под Рущуком. Главной страстью Сергея Михайловича Каменского был его крепостной театр, стоявший на Соборной площади Орла и поглощавший все внимание и средства графа. Во время антрактов барин лично порол пропустивших свои реплики артистов (их крики нередко долетали до зрителей) и сам собирал деньги за вход. Граф сидел в кассе в генеральском мундире, с георгиевским крестом на шее; шутники платили ему за места медными монетами (Каменскому приходилось пересчитывать их по полчаса). На спектаклях он располагался в первом ряду, во втором садились его мать и дочери, в третьем - крепостная любовница с огромным портретом Сергея Каменского на груди. Если она допускала какую-либо провинность, вместо этого портрета выдавался другой: на нем граф был изображен со спины. Если же господский гнев оказывался очень силен, у дверей фаворитки ставили караул из дворовых людей, которые каждую четверть часа входили к ней со словами: "Грешно, Акулина Васильевна, рассердили батюшку-барина, молитесь!" Бедной женщине приходилось несладко: в такие дни она молилась круглые сутки и била земные поклоны все ночи напролет.

В год граф тратил на театр сотни тысяч рублей: постановка некоторых спектаклей обходилась ему в десятки тысяч. При этом в усадьбе царили грязь и беспорядок, ел хозяин на засаленных скатертях и пил из треснутых рюмок. Сергей Каменский унаследовал от отца семь тысяч душ - и потратил все свое состояние на театр. Когда он умер, родным было не на что его хоронить...

Зато младший сын Михаила Федотовича слыл человеком необыкновенным. Николай Каменский был красив, добр и храбр; он отличился во время итальянского похода Суворова, а позднее прославился завоеванием Финляндии. Граф мог выбрать невесту из любого петербургского дома, а влюбился в дочь ключницы-немки - по слухам, эта любовь и свела его в могилу. Он познакомился с ней в доме родственников своей матери, князей Щербатовых; те заметили, что блестящий молодой генерал неравнодушен к бесприданнице, и срочно выдали ее замуж за захудалого армейского офицера. Узнав об этом, Каменский впал в беспросветное отчаяние... Мать попыталась заставить его забыть горе и выбрала для Николая самую знатную и богатую невесту Москвы, графиню Анну Алексеевну Орлову-Чесменскую. Барышня не отличалась красотой, зато славилась умом, пылким воображением и нежным сердцем. Поговаривали, правда, что убитый братьями Орловыми Петр III перед смертью проклял ее отца (а уж в том, что обольщенная и преданная Алексеем Орловым княжна Тараканова не простила графа, москвичи не сомневались). Но на судьбе самого графа это не сказалось: он прожил долгую и удачную жизнь и умер в своей постели. Вину отца приняла на себя его любимая дочь: в каждом женихе княжна видела лишь охотника за приданым. Красавца и умницу Каменского она полюбила с первого взгляда, но отказала ему, повинуясь какому-то безотчетному порыву.

Неожиданный отказ окончательно выбил молодого генерала из колеи, и он отправился в армию залечивать душевные раны службой. Дорогой Николай Каменский начал бредить, лишился слуха и к концу пути почти потерял рассудок. Граф скончался не приходя в себя. Вскрытие обнаружило следы яда... Орлова была так потрясена смертью отвергнутого жениха, что навсегда отказалась от замужества. Анна Алексеевна пережила его на тридцать лет. По свидетельствам подруг, вплоть до своих последних дней она рассказывала о графе Николае с пылом и страстью влюбленной двадцатилетней девушки.

В старые времена москвичи были уверены, что проклятие тяготеет и над Каменскими - старый граф был чересчур вспыльчив и жесток, этим он навлек беду на себя и свое потомство. Говорили также, что у Николая Каменского была возможность избавить от него свой род, но он ею не воспользовался. Когда убитый отказом невесты Каменский садился в экипаж, к нему подошел юродивый и протянул платок: "На, возьми на счастье!" Николай Каменский улыбнулся, взял платок и тут же отдал его своему адъютанту.

Им был граф Арсений Андреевич Закревский, будущий министр внутренних дел и московский генерал-губернатор. Он сделал блестящую карьеру, а Николай Каменский - родные говорили, что он отдал свое счастье другу, - больше никогда не переступил порог отчего дома. Через двадцать два года после его смерти особняк был продан. Каменские выручили за него 87 тысяч рублей, но это не спасло их от разорения. Позднее здание приспособили под учебный корпус, в парке держали свиней и коров; славу ему принесли преподававшие в Зоотехническом институте Бехтерев и Вавилов. Здесь была открыта делимость гена, но здесь же генетиков стерли в порошок - дом Каменских не принес счастья никому. Сейчас он стоит пустой, в лесах и строительном мусоре, и ждет новых хозяев: тем, кто поселится под этой крышей, лучше не думать о судьбе графов Каменских...

Сергей Николаевич Каменский

(1868 - 1951)

Судьба офицера 23-й артиллерийской бригады в Гатчине Сергея Николаевича Каменского не совсем обычна для офицера бывшей Русской Императорской армии. Во-первых, он окончил пехотное юнкерское училище, а был выпущен офицером в артиллерию. Во-вторых, Каменский был графом, что являлось большой редкостью для офицеров 23-й артиллерийской бригады, которые, хоть и были дворянами, но, как правило, не имели столь высокого титула. В-третьих, Каменскому удалось в числе немногих бывших офицеров 23-й артиллерийской бригады сохранить жизнь во время репрессий советской власти по отношению к офицерам царской армии и дворянам.

Вот что мы узнаём из воспоминаний его внука, Николая Николаевича Каминского, кандидата экономических наук, участника Великой Отечественной войны:

«Каменские ведут счёт своим предкам с XII в. Среди них - Ратша - правая рука великого киевского князя Всеволода Ольговича, его тиун (1146 г.), управляющий хозяйством. И, кстати, также пращур нашего великого поэта Александра Пушкина. Сын Ратши, будучи избран на новгородском вече посадником (1169 г.), прославился строительством оборонительных укреплений вокруг господина Великого Новгорода. А ещё среди предков Каменских - Гаврила Олексич, сподвижник Александра Невского, героически сражавшийся в Невской битве (1240 г.) и павший смертью храбрых под Изборском (1241 г.). Вся Россия знала фельдмаршала графа Михаила Каменского (1738-1809 гг.) и двух его сыновей-генералов - Сергея и Николая. Последний был главнокомандующим русской армией (1811 г.) во время Русско-турецкой войны 1806-1812 гг.

Все Каменские верой и правдой служили в первую очередь не князьям, царям, императорам, а державе российской. И гордились тем, что они - Каменские. Среди потомков старинного русского дворянского рода были и те, кто остался после Октябрьского переворота 1917 г. в России.

Дед мой, Сергей Николаевич Каменский, родился 13 марта 1868 г. в Чернигове. Год убиения императора Александра II застаёт юного графа в Вяземской классической гимназии (1881 г.) Затем он студент математического факультета Московского университета.

Его военная карьера начинается с поступления в Московское юнкерское училище, из стен которого он вышел в чине подпоручика (1892 г.). Молодой граф служит в артиллерии, успешно заканчивает Николаевскую академию Генерального штаба и «за отличные успехи в науках» производится в капитаны (1900 г.). Для прохождения дальнейшей службы он прибыл в г. Вильно и уже не один, а с молодой женой - Татьяной Александровной, урожденной Гартвиг, и с двумя детьми - дочерью Ириной и сыном Николаем. Моя тётушка Ирина Сергеевна фон Раабен (по мужу) впоследствии вспоминала: «Отец был необыкновенным по доброте человеком, его любили все - дети, прислуга, солдаты...».

С началом Русско-японской войны 1904 - 1905 гг. граф находится в Маньчжурии (1904) и принимает активное участие в боевых действиях, обращая на себя внимание своим бесстрашием: штабной офицер, он для уточнения обстановки часто оказывается непосредственно под огнём врага... Послужной список графа Каменского в тот период наполнен перечислением поисков, рекогносцировок, разведок, стычек, боёв. Но таково было его военное счастье - он ни разу не был ранен. Кавалер многих наград, он имел различные ордена (всего их насчитывалось 13). После окончания Русско-японской войны его направили в Финляндию, где он ведал передвижением войск по всем транспортным путям на её территории до 1914 г. включительно.

«Когда началась Первая мировая война, - вспоминает дочь Сергея Николаевича, - родители жили в Гельсингфорсе. Отец в чине полковника в первый же день войны отправился на фронт...». Сведения о его участии в боях довольно скупы. Известно лишь, что и на сей раз он, по его словам, «пулям не кланялся», хотя и был ранен только один раз и нетяжело (1915 г.). После успешно завершённых операций он производится в генерал-майоры (1916 г.). Воевал он в Галиции под началом знаменитого полководца генерала от кавалерии Алексея Брусилова. Оправившись после ранения, Сергей Николаевич возвращается в строй. Летом 1917 г. его представляют к производству в генерал-лейтенанты и к награждению четырнадцатым по счёту орденом - Св. Георгия 4-й степени, но получить ничего этого он не успевает...

Грянула Октябрьская революция, и наступили новые порядки. Сергей Николаевич, убеждённый монархист, тем не менее решает, несмотря ни на что, служить своему Отечеству и разделять с ним все трудности. Он собирается выехать в Петроград, где находится, кстати, и семья. Но солдаты его останавливают: «Мы уж лучше, ваше сиятельство, вас проводим».

В дивизии его любили за то, что ценил ратный солдатский труд, был прост в обращении. И вот он направился во взбаламученную столицу под добровольным «конвоем», который уберёг его от возможной расправы: ведь повсюду происходили самосуды, убивали лишь за то, что у тебя генеральские или офицерские погоны. Но Сергей Николаевич был доставлен в Петроград целым и невредимым. Сохранилось свидетельство, выданное ему комитетом, ведающим документацией о ранениях, где он всё ещё именуется (в марте 1918-го!) «генерального штаба генерал-майор граф Каменский». В этом же году его привлекали к реорганизации Генштаба в качестве члена Высшей военной инспекции Рабочей и Крестьянской Красной армии Российской Федеративной Советской Республики. Одновременно начал преподавать в Академии ГШ (1919 г.). А в упомянутой выше инспекции возглавлял комиссии по проверке военных сообщений (1920 г.) и по расходованию денежных средств (1921 г.).

Каменский, безусловно, справлялся со своими обязанностями. Но не это интересовало пламенных большевиков-комиссаров. Сергея Николаевича как «военспеца из бывших» начали вытеснять со всех его должностей. И вот профессионал, владеющий всеми тонкостями штабной работы, имеющий высшее военное образование, свободно владеющий несколькими иностранными языками, в свои 55 лет оказался ненужным социалистической стране.
А тут ещё аресты один за другим, в промежутках между которыми он ещё как-то пытался устроиться: ученый хранитель Музея армии и флота (1923 г.), преподаватель военного дела в техникуме (1926 г.). Приходили же за ним трижды. В первый раз (1924 г.) держали недолго, вскоре выпустили. На четвертушке бумаги (разделена ещѐ и пополам вертикальной чертой), именуемой «Выпиской из протокола особого совещания при Коллегии ОГПУ», указано, что он освобождается досрочно. Затем - новый арест и выход из тюрьмы после отбывания срока (1927 г.). Потом ещё арест (1929 г.) и новое, третье, освобождение (1933 г.).

По тогдашним меркам, всё обошлось вполне благополучно: он жив и даже вернулся в семью… Правда, при обыске были отобраны ценные семейные реликвии, но доказать сие трудно, так как в протоколе говорится, например, что икона «в окладе из красного металла» изымается как предмет враждебный. Да и кто будет хлопотать? Впрочем, такой человек нашёлся: им стал сам Сергей Николаевич. В промежутках между «посадками» он требует восстановить моральный и материальный ущерб, вернуть ему предметы из фамильного достояния - «неконфискованные», как подчёркивалось в заявлениях. В ответ появляется на свет выписка из протокола судебного заседания коллегии ОГПУ с резолюцией: «...Отобранные у Каменского С.Н. ценности - конфисковать...».

Вспоминает Ирина Сергеевна: «Мать, переживая все эти несправедливости, теряла то мужество, которое проявляла раньше, и хождения по мукам - запросы, просьбы... выпали на мою долю». Как-то раз Сергей Николаевич получил помощь с неожиданной стороны. В коридорах ОГПУ, рассказывал он, его случайно узнал бывший слушатель военной академии и обратился к своим коллегам-чекистам: «Это же Сергей Николаевич, он у нас преподавателем был «на ять» (высшая похвала на лексиконе тех лет). Да и сам Сергей Николаевич держался на допросах с ироническим достоинством, обращался со следователями, по его словам, как со сбитыми с толку красноармейцами: заполнял анкеты на свой лад, редактировал протоколы допросов. Во фразу «...арестован как участник монархической контрреволюционной организации с целью поддержания мировой буржуазии» вставил перед словом «участник» уточнение «предполагаемый». «Что вы там опять в сем протоколе исправляете, ведь этих лиц вы знаете», - как-то в отчаянии воскликнул очередной следователь. «Знал», - уточнил дед.

Сохранилась анкета тех лет, в которой на вопрос, кто он - рабочий, крестьянин, служащий, «или», Сергей Николаевич, зачеркнув по очереди всё это, включая «или», дописал «преподаватель».

Выйдя из тюрьмы, он, 67-летний пенсионер, и наша бабушка решили в расчёте на лучшую долю покинуть Москву и устремились («Как беженцы», - горько шутил дед) к далёкому черноморскому побережью, в неприметный городок Геленджик (1935 г.). Там старики вроде бы нашли спокойное место. Сергей Николаевич устроился кассиром в морской порт, затем бухгалтером в больнице. А летом принимал у себя свою любимую внучку Марию и двоих внуков - Валю и меня - Нику (таково было моё домашнее имя). Для нас, детей, это были золотые годы. Но они были недолговечными.

Похоронив в Казахстане верную спутницу жизни - нашу бабушку, Сергей Николаевич после окончания войны вернулся из ссылки, извлёк из геленджикской земли закопанные - в который раз! - фамильные документы и перебрался к дочери в Москву (1945 г.). Он не заполнял анкет, не устраивался больше на службу. Но вёл очень активный образ жизни. Работал в библиотеках над историей рода Каменских, вёл обширную переписку с родственниками, однополчанами. И всюду в любую погоду ходил пешком. В возрасте 83 лет он заболел плевритом. Организм долго боролся с болезнью, но она оказалась роковой. 1 февраля 1951 г. графа Сергея Николаевича Каменского не стало. Его отпевали в церкви Воскресения Словущего в Брюсовском переулке и похоронили на кладбище Донского монастыря, поставив на могиле каменный крест.

Для меня и сейчас, через много лет после его упокоения, дед мой Сергей Николаевич остается образцом человека и патриота - в лучшем, высшем понимании этого слова. Представителем элитного слоя российского общества - дворянства. Обладателем лучших его качеств - образованности, воспитанности, готовности служения Отечеству. Я хорошо помню его. Невысокого роста, плотный, с ёжиком седых волос на голове, с пушистыми усами. Густые брови его были как бы вопросительно приподняты, и из-под них глядели на собеседника живые блестящие глаза. Он носил китель или френч полувоенного покроя. Садясь за стол, по-старинному затыкал салфетку за воротник. Не курил и почти не пил. Но толк в хорошей кухне знал. Нас, детей, часто брал с собой в пешие походы по окрестностям Геленджика: вдоль морского побережья или в горы, к дольменам - древнейшим сооружениям из огромных каменных плит. Проявлял в пути завидную выносливость, а ведь ему тогда было за семьдесят. На привалах, чтобы подбодрить нас, читал стихи, особенно любимого им Алексея Константиновича Толстого. Его весёлый тон и настрой отнюдь не побуждали нас к фамильярности. Дед, когда хотел сделать замечание, всегда иронизировал. «Руки перед едой будешь мыть или считаешь это буржуазным предрассудком? - спрашивал меня, приятно грассируя. Это его качество - умение разрядить недоразумение юмором - восхищает меня и сейчас. Боже мой, сколько же этих недоразумений было в его долготрудной, но гордой жизни...».

Вышеизложенное дополню более подробными сведениями о родословной Сергея Николаевича Каменского. Он приходился правнуком упомянутому выше фельдмаршалу Михаилу Каменскому, внуком генералу от инфантерии Сергею Михайловичу Каменскому (1772 - 1834), сыном офицеру Николаю Сергеевичу Каменскому (родился в 1820).

Что касается службы графа Сергея Николаевича Каменского в 23-й артиллерийской бригаде в Гатчине, то началась она в 1894 году. Подпоручик Каменский, прибыв в наш город, поселился в доме № 19 (дом Стыровой) на Мариинской (ныне Киргетова) улице. Вокруг дома был обширный сад, окружённый чугунной решеткой.

Совсем неподалёку, всего в одном квартале от дома, находился городок 23-й артиллерийской бригады. Когда-то в зданиях городка размещалась 24-я артбригада, передислоцированная позднее в Лугу. Находящийся в северной части Гатчины Военный городок, называемый в народе Красными казармами, используется по назначению и в наши дни.

Уже находясь в Гатчине, Каменский стал поручиком. А в 1898 году командование бригады, заметив старательность и усердие молодого офицера, направило его для обучения в Николаевскую академию Генерального штаба. Из Гатчины пришлось уехать в Петербург, где Каменский поселился в доме № 21 на 4-й линии Васильевского острова.

Но вплоть до окончания Академии в 1900-м году поручик граф Каменский продолжал оставаться в списках 23-й артиллерийской бригады.

ВЛАДИСЛАВ КИСЛОВ

Каменские ведут счет своим предкам с XII в. Среди них - Ратша - правая рука великого киевского князя Всеволода Ольговича, его тиун (1146 г.), управляющий хозяйством. И, кстати, также пращур нашего великого поэта Александра Пушкина. Сын Ратши, будучи избран на новгородском вече посадником (1169 г.), прославился строительством оборонительных укреплений вокруг господина Великого Новгорода. А еще среди предков Каменских - Гаврила Олексич, сподвижник Александра Невского, героически сражавшийся в Невской битве (1240 г.) и павший смертью храбрых под Изборском (1241 г.). Вся Россия знала фельдмаршала графа Михаила Каменского (1738-1809 гг.) и двух его сыновей-генералов - Сергея и Николая. Последний был главнокомандующим русской армией (1811 г.) во время Русско-турецкой войны 1806-1812 гг.

Все Каменские верой и правдой служили в первую очередь не князьям, царям, императорам, а державе российской. И гордились тем, что они - Каменские. Среди потомков старинного русского дворянского рода были и те, кто остался после Октябрьского переворота 1917 г. в России.

РУССКИЙ ГЕНЕРАЛ И ЧК-ОГПУ

Дед мой, Сергей Николаевич Каменский родился 13 марта 1868 г. в Чернигове. Год убиения императора Александра II застает юного графа в Вяземской классической гимназии (1881 г.) Затем он студент математического факультета Московского университета.

Его военная карьера начинается с поступления в Московское юнкерское училище, из стен которого он вышел в чине подпоручика (1892 г.). Молодой граф служит в артиллерии, успешно заканчивает Николаевскую академию Генерального штаба и "за отличные успехи в науках" производится в капитаны (1900 г.). Для прохождения дальнейшей службы он прибыл в г. Вильно и уже не один, а с молодой женой - Татьяной Александровной, урожденной Гартвиг, и с двумя детьми - дочерью Ириной и сыном Николаем. Моя тетушка Ирина Сергеевна фон Раабен (по мужу) впоследствии вспоминала: "Отец был необыкновенным по доброте человеком, его любили все - дети, прислуга, солдаты..."

С началом Русско-японской войны 1904-1905 гг. граф находится в Маньчжурии (1904) и принимает активное участие в боевых действиях, обращая на себя внимание своим бесстрашием: штабной офицер, он для уточнения обстановки часто оказывается непосредственно под огнем врага. Впрочем, итоги кампании Сергей Николаевич оценивал весьма скептически. "Это воевали макаки с кое-каками", - не раз говорил он. Послужной список графа Каменского в тот период наполнен перечислением поисков, рекогносцировок, разведок, стычек, боев. Но таково было его военное счастье - он ни разу не был ранен. Кавалер многих наград, он имел различные ордена (всего их насчитывалось 13). После окончания Русско-японской войны его направили в Финляндию, где он ведал передвижением войск по всем транспортным путям на ее территории до 1914 г. включительно.

"Когда началась Первая мировая война, - вспоминает дочь Сергея Николаевича, - родители жили в Гельсингфорсе. Отец в чине полковника в первый же день войны отправился на фронт..." Сведения о его участии в боях довольно скупы. Известно лишь, что и на сей раз он, по его словам, "пулям не кланялся", хотя и был ранен только один раз и нетяжело (1915 г.). После успешно завершенных операций он производится в генерал-майоры (1916 г.). Воевал он в Галиции под началом знаменитого полководца генерала от кавалерии Алексея Брусилова. Оправившись после ранения, Сергей Николаевич возвращается в строй. Летом 1917 г. его представляют к производству в генерал-лейтенанты и к награждению четырнадцатым по счету орденом - Св. Георгия 4-й степени, но получить ничего этого он не успевает...

Грянула Октябрьская революция, и наступили новые порядки. Сергей Николаевич, убежденный монархист, тем не менее решает, несмотря ни на что, служить своему Отечеству и разделять с ним все трудности. Он собирается выехать в Петроград, где находится, кстати, и семья. Но солдаты его останавливают: "Мы уж лучше, ваше сиятельство, вас проводим".

В дивизии его любили за то, что ценил ратный солдатский труд, был прост в обращении. И вот он направился во взбаламученную столицу под добровольным "конвоем", который уберег его от возможной расправы: ведь повсюду происходили самосуды, убивали лишь за то, что у тебя генеральские или офицерские погоны. Но Сергей Николаевич был доставлен в Петроград целым и невредимым. Сохранилось свидетельство, выданное ему комитетом, ведающим документацией о ранениях, где он все еще именуется (в марте 1918-го!) "генерального штаба генерал-майор граф Каменский". В этом же году его привлекали к реорганизации Генштаба в качестве члена Высшей военной инспекции Рабочей и Крестьянской Красной армии Российской Федеративной Советской Республики. Одновременно начал преподавать в Академии ГШ (1919 г.). А в упомянутой выше инспекции возглавлял комиссии по проверке военных сообщений (1920 г.) и по расходованию денежных средств (1921 г.).

Каменский, безусловно, справлялся со своими обязанностями. Но не это интересовало пламенных большевиков-комиссаров. Сергея Николаевича как "военспеца из бывших" начали вытеснять со всех его должностей. И вот профессионал, владеющий всеми тонкостями штабной работы, имеющий высшее военное образование, свободно владеющий несколькими иностранными языками, в свои 55 лет оказался ненужным социалистической стране.

А тут еще аресты один за другим, в промежутках между которыми он еще как-то пытался устроиться: ученый хранитель Музея армии и флота (1923 г.), преподаватель военного дела в техникуме (1926 г.). Приходили же за ним трижды. В первый раз (1924 г.) держали недолго, вскоре выпустили. На четвертушке бумаги (разделена еще и пополам вертикальной чертой), именуемой "Выпиской из протокола особого совещания при Коллегии ОГПУ", указано, что он освобождается досрочно. Затем - новый арест и выход из тюрьмы после отбывания срока (1927 г.). Потом еще арест (1929 г.) и новое, третье, освобождение (1933 г.).

По тогдашним меркам, все обошлось вполне благополучно: он жив и даже вернулся в семью. Правда, при обыске были отобраны ценные семейные реликвии, но доказать сие трудно, так как в протоколе говорится, например, что икона "в окладе из красного металла" изымается как предмет враждебный. Да и кто будет хлопотать? Впрочем, такой человек нашелся: им стал сам Сергей Николаевич. В промежутках между "посадками" он требует восстановить моральный и материальный ущерб, вернуть ему предметы из фамильного достояния - "неконфискованные", как подчеркивалось в заявлениях. В ответ появляется на свет выписка из протокола судебного заседания коллегии ОГПУ с резолюцией: "...Отобранные у Каменского С.Н. ценности - конфисковать..."

Вспоминает Ирина Сергеевна: "Мать, переживая все эти несправедливости, теряла то мужество, которое проявляла раньше, и хождения по мукам - запросы, просьбы... выпали на мою долю". Как-то раз Сергей Николаевич получил помощь с неожиданной стороны. В коридорах ОГПУ, рассказывал он, его случайно узнал бывший слушатель военной академии и обратился к своим коллегам-чекистам: "Это же Сергей Николаевич, он у нас преподавателем был "на ять" (высшая похвала на лексиконе тех лет). Да и сам Сергей Николаевич держался на допросах с ироническим достоинством, обращался со следователями, по его словам, как со сбитыми с толку красноармейцами: заполнял анкеты на свой лад, редактировал протоколы допросов. Во фразу "...арестован как участник монархической контрреволюционной организации с целью поддержания мировой буржуазии" вставил перед словом "участник" уточнение "предполагаемый". "Что вы там опять в ем протоколе исправляете, ведь этих лиц вы знаете", - как-то в отчаянии воскликнул очередной следователь. "Знал", - уточнил дед.

Сохранилась анкета тех лет, в которой на вопрос, кто он - рабочий, крестьянин, служащий, "или", Сергей Николаевич, зачеркнув по очереди все это, включая "или", дописал "преподаватель".

Выйдя из тюрьмы, он, 67-летний пенсионер, и наша бабушка решили в расчете на лучшую долю покинуть Москву и устремились ("Как беженцы", - горько шутил дед) к далекому черноморскому побережью, в неприметный городок Геленджик (1935 г.). Там старики вроде бы нашли спокойное место. Сергей Николаевич устроился кассиром в морской порт, затем бухгалтером в больнице. А летом принимал у себя свою любимую внучку Марию и двоих внуков - Валю и меня - Нику (таково было мое домашнее имя). Для нас, детей, это были золотые годы. Но они были недолговечными.

Похоронив в Казахстане верную спутницу жизни - нашу бабушку, Сергей Николаевич после окончания войны вернулся из ссылки, извлек из геленджикской земли закопанные - в который раз! - фамильные документы и перебрался к дочери в Москву (1945 г.). Он не заполнял анкет, не устраивался больше на службу. Но вел очень активный образ жизни. Работал в библиотеках над историей рода Каменских, вел обширную переписку с родственниками, однополчанами. И всюду в любую погоду ходил пешком. В возрасте 83 лет он заболел плевритом. Организм долго боролся с болезнью, но она оказалась роковой. 1 февраля 1951 г. графа Сергея Николаевича Каменского не стало. Его отпевали в церкви Воскресения Словущего в Брюсовском переулке и похоронили на кладбище Донского монастыря, поставив на могиле каменный крест.

Для меня и сейчас, через много лет после его упокоения, дед мой Сергей Николаевич остается образцом человека и патриота - в лучшем, высшем понимании этого слова. Представителем элитного слоя российского общества - дворянства. Обладателем лучших его качеств - образованности, воспитанности, готовности служения Отечеству. Я хорошо помню его. Невысокого роста, плотный, с ежиком седых волос на голове, с пушистыми усами. Густые брови его были как бы вопросительно приподняты, и из-под них глядели на собеседника живые блестящие глаза. Он носил китель или френч полувоенного покроя. Садясь за стол, по-старинному затыкал салфетку за воротник. Не курил и почти не пил. Но толк в хорошей кухне знал. Нас, детей, часто брал с собой в пешие походы по окрестностям Геленджика: вдоль морского побережья или в горы, к дольменам - древнейшим сооружениям из огромных каменных плит. Проявлял в пути завидную выносливость, а ведь ему тогда было за семьдесят. На привалах, чтобы подбодрить нас, читал стихи, особенно любимого им Алексея Константиновича Толстого. Его веселый тон и настрой отнюдь не побуждали нас к фамильярности. Дед, когда хотел сделать замечание, всегда иронизировал. "Руки перед едой будешь мыть или считаешь это буржуазным предрассудком? - спрашивал меня, приятно грассируя. Это его качество - умение разрядить недоразумение юмором - восхищает меня и сейчас. Боже мой, сколько же этих недоразумений было в его долготрудной, но гордой жизни...

ВОСПИТАННИК ПАЖЕСКОГО КОРПУСА - ПОДПОЛКОВНИК ГРУ

Граф Николай Сергеевич Каменский родился 28 сентября 1898 г. в Санкт-Петербурге. Единственный мальчик в семье, он получил хорошее домашнее воспитание. Но вскоре, по воспоминаниям его сестры Ирины Сергеевны, "нас... отдали в закрытые учебные заведения... отцу всегда хотелось, чтобы его дети учились в привилегированных учебных заведениях - я в Смольном институте, а брат - в Пажеском корпусе..." Вначале Николай окончил два класса Первого Александровского кадетского корпуса, а затем в поступил в третий класс Пажеского корпуса (первых и вторых классов там не было). Летом 1917-го его воспитанники были включены в состав отрядов юнкеров, направляемых на защиту Зимнего дворца. В списках своих девятнадцатилетних ровесников отец фигурировал как "граф Николай Каменский 4-й".

Поддерживала ли эта монархическая молодежь Временное правительство? Царило, скорее, другое настроение: уверенность, что разрешить неустойчивое равновесие, в котором оказалась Россия, нужно, как сказали бы сейчас, "цивилизованным путем ".

Отец - участник событий октября 1917-го - письменных воспоминаний о них не оставил. Но из его скупых реплик и из разрозненных мемуаров его современников вырисовывается трагическая картина.

Юнкеров подняли по тревоге с полной боевой выкладкой ранним утром и, раздав патроны, зачитали приказ Главного штаба: "...явиться сейчас же в боевой готовности к Зимнему дворцу для получения задач по усмирению элементов, восставших против существующего правительства..." Юнкеров честно предупредили: "...решение выполнить свой долг перед Родиной может оказаться последним решением в вашей жизни..." Но никто не покинул строй...

Двинулись по направлению к Зимнему. Город, объятый хмурым осенним туманом, казался спящим. Впрочем, в казармах отдельных полков бодрствовали, но сохраняли нейтралитет "с целью воспрепятствовать боевым стычкам между сторонами". Отряды прибывали к Зимнему порознь, из разных районов столицы и в разное время. Одни в самый день переворота, другие - за сутки, и командир одного такого отряда рассказывал впоследствии, что в то раннее утро "во всем дворце не было ни души... ".

Один из юнкеров потом писал, что его поставили в караул с двенадцати до двух часов ночи "у двери, ведущей в зал заседаний правительства, рядом с кабинетом Керенского, который... был в своем несменяемом коричневом френче...". Потом его же послали разыскивать министра Кишкина, "руководившего защитой дворца". Юнкерам из инженерных училищ было срочно поручено из штабелей дров, заготовленных для предстоящих холодов, построить на Дворцовой площади баррикады. При расстановке постов "юнкерам вменялось в обязанность самое осторожное обращение с вещами, находящимися в комнатах дворца..." . А их было более тысячи, и многие пришлось запереть.

Первой атаке подверглась редкая цепь юнкеров, выдвинутая для защиты Зимнего снаружи. Толпы солдат и матросов открыли беспорядочный огонь, и юнкерам пришлось отступить во дворец. Вход в ворота преграждал захваченный броневик, который открыл по наступающим меткий огонь. Женский батальон, успевший занять баррикады, тоже начал отстреливаться. Атакующие толпы приостановились. Наступила заминка. Ею воспользовались большевики, которые выслали парламентеров. Они обратились к членам Временного правительства с предложениями о сдаче. В случае отказа обороняющимся недвусмысленно угрожали "кровавой репрессией".

Между тем часть осаждавших просочилась во дворец с черного хода, по лестнице, которая очень давно не использовалась и о существовании которой никто не догадался предупредить защитников Зимнего. Об этом им сообщила взволнованная сестра милосердия, прибежавшая с верхнего этажа, где с 1915 г. размещался госпиталь. Начался форменный "комнатный" бой. Теперь уже никто не знал, где нападающие, а где защитники.

Революционных матросов невозможно было остановить: они проникли в обширные царские винные погреба. Началось "┘поголовное пьянство┘ и грабят ценное историческое имущество, рвут со стен гобелены, хватают ценный севрский фарфор, сдирают с кресел кожаную обивку┘", - свидетельствовал годы спустя один из бывших юнкеров.

Что же в это время происходило на баррикадах перед дворцом? Они продолжали держаться. По ним велась залповая стрельба, но "┘ женский ударный батальон отбивает наседающих┘ крепко держит доступы к Дворцу┘". Атакующие предпринимают последний штурм. "┘Пьяная ватага, почуяв за баррикадами женщин, старалась вытащить их на свою сторону. Юнкера их защищали┘ большинство ударниц все же попали в лапы разъярившихся матросов и солдат. Всего, что они с ними сотворили, - я описать не могу - бумага не выдержит. Большинство были раздеты, изнасилованы и, при посредстве воткнутых в них штыков, посажены вертикально на баррикады".

А как же уцелевшие юнкера? "Кому удалось скрыться и выйти из Зимнего - их искали после", - констатирует очевидец.

Сестра отца - Ирина вспоминала потом, как в ту тревожную ночь встретили Николая на улице и по дороге домой умоляли снять погоны. Он отказался, и тогда погоны прикрыли башлыком. Дни проходили в тревоге, в ожидании "возмездия". Оно не заставило себя долго ждать. Списками защитников Зимнего "заинтересовались", и вскоре группа вооруженных матросов и солдат вломилась в петербургскую квартиру Каменских. От расправы отца спасла случайность. Незваные гости, стоя в дверях, правильно назвали фамилию и имя, но перепутали отчество. "Нет тут никакого Николая Петровича", - отрезала, не растерявшись, прислуга Устинья, выталкивая пришельцев вон. Ее решительность заставила пришельцев ретироваться (впоследствии Устинья осталась в семье домработницей).

Но жить дома бывшему пажу было опасно. Сначала его скрывали в больнице: держали под чужой фамилией на койке больного, умершего от тифа. Однако облавы шли и в больницах, поэтому из Петрограда следовало поскорее уезжать.

Николай покинул родной город и на полулегальном положении осел в Москве. Там ему, двадцатилетнему молодому человеку, удалось поступить в Лазаревский институт восточных языков. Он старался не привлекать к себе внимания, что было трудно из-за его удивительных лингвистических способностей. "Знание языков давалось ему шутя", - утверждала Ирина Сергеевна. В институте Николай нашел супругу. Это была его однокурсница Римма Евгеньевна, урожденная Канделаки, дочь московского адвоката, жившего на Пречистенке. Но для молодоженов обстановка в Первопрестольной также становилась беспокойной; к тому же тесть-юрист не хотел признавать советского права. И потому обе семьи переехали из Москвы в далекий Тифлис.

В Грузии, где советская власть установилась позднее (1921 г.), жизнь казалась размеренной и относительно безопасной. "В те времена много представителей русского дворянства бежали сюда, - пишет Фазиль Искандер, - ...это было своеобразной полуэмиграцией из России. Их здесь почти не преследовали, как почти не преследовали и местных представителей этого сословия. Я думаю, здесь сказались и закон дальности от места взрыва, и более патриархальная традиция всех сословий, которой... подчинялась и новая власть. Настоящее озверение пришло в 1937 году, но тогда оно коснулось всех одинаково".

В 1923 г. там, в Тифлисе, у Николая и Риммы Каменских появился на свет их единственный сын - автор этих строк. Вскоре Николая Сергеевича с семьей направили в заграничную командировку в Иран, где он проработал около двух лет. По возвращении он трудился в различных республиканских учреждениях Грузии, в том числе старшим экономистом наркомата торговли (1938 г.), старшим научным сотрудником Музея искусств (1939 г.). Но в свободное время пополнял свою библиотеку книгами по специальности - восточным языкам и восточной литературе - главному делу его жизни. Мать рассказывала мне, как два раввина, завидев на улице отца, вежливо приветствовали его, и один другому сказал: "Вот дворянин, славянин, христианин, а древнееврейский изучил лучше нас с вами".

Но тут в судьбе скромного востоковеда произошел новый неожиданный поворот. Ему предложили стать кадровым командиром Красной Армии, хотя трудно сказать, как именно он попал в поле зрения штаба Закавказского военного округа. По-видимому, Разведывательное управление РККА крайне нуждалось в высококвалифицированных специалистах-переводчиках. Теперь отец шел на службу в военной форме; на петлицах у него было по одной капитанской "шпале". Но с тех пор сделался еще молчаливее. Правда, думаю, каких-либо сомнений в правильности сделанного шага Николай Сергеевич не испытывал: не являясь сторонником нового общественного строя, он добровольно вступил в Красную Армию, так как был готов отдать свои знания и силы для защиты страны от внешних врагов, в этом он видел свой воинский долг перед Отечеством.

22 июня 1941 г. застало Николая Каменского в том же штабе ЗакВО, войска которого продолжали оберегать южные рубежи СССР. Вскоре отец включился в организацию нового дела - ввода частей Красной Армии в Иран 25 августа 1941 г., поскольку Москва не очень доверяла Тегерану. Вот небольшое наблюдение. Летом 41-го в школу младших командиров, где учился и я, проходя ускоренный курс подготовки радиотелеграфистов, прислали роту, состоявшую из азербайджанцев. Их в еще более сжатые сроки, чем нас, по существу наспех, обучали радиоделу, чтобы потом распределить по десантным группам, предназначавшимся для заброски в Иран (для захвата мостов и железнодорожных узлов) до подхода основных сил РККА. В подготовке и проведении этой операции, кстати, почти неизвестной до сих пор, участвовал и отец.

На Кавказе, еще не ставшем прифронтовой территорией, в это время появился эвакуированный Военный институт иностранных языков Красной Армии (ВИИЯКА). Николая Сергеевича пригласили на работу в это военно-учебное заведение. Вместе с вузом отец переехал сначала в Баку, а затем в Москву (1943 г.). Он временно остановился у своей сестры Ирины Сергеевны. Здесь мы с ним и увиделись во время войны. Нашу воинскую часть перебрасывали с одного фронта на другой через столицу. Я получил отпуск на один день. Встреча была, с одной стороны, радостной: я отвык не только от отца, которого нашел поседевшим, но еще вполне бодрым, не только от близких мне людей, но даже от асфальта под ногами, от окон, уже не затемненных обязательной светомаскировкой, от уютной лампы под абажуром над столом. Вместе с тем было и грустно. Я ощущал перед Ириной Сергеевной нечто вроде вины за то, что ее сын, мой друг детства и двоюродный брат Валя. погиб, а я - нет.

В ВИИЯКА отец служил до конца жизни. Он получил звание подполковника, приобрел большой авторитет. Начал заниматься наряду с педагогической и научной работой (по написанным им учебникам учатся до сих пор). Бывшие курсанты Военного института, с которыми мне приходилось встречаться в разное время, не сговариваясь, вспоминали прежде всего его на диво огромную эрудицию. Он и в самом деле знал очень много: историю не только того или иного языка, который преподавал (отец в совершенстве владел несколькими европейскими и восточными языками), но и народа, на нем говорящего, его религию, а заодно и философию этой религии. Но сам продолжал держаться в тени. В Коммунистическую партию, как это было принято в те годы в среде интеллигенции, он не вступил.

Погиб Николай Сергеевич трагически. 13 июня 1951 г. его нашли висящим в петле в комнате, где он жил. Военная прокуратура определила случившееся как самоубийство...

Вспоминая своего отца, я вижу его всегда сдержанным, корректным по отношению ко всем окружающим, в том числе и по отношению к своим близким. Он всегда держал дистанцию. Так ему легче было наблюдать, оценивать, размышлять. Как бы заняв круговую оборону, он бдительно охранял свою "внутреннюю территорию" от вторжения извне. Наверняка, слишком много потаенного хранила душа Николая Каменского - подполковника Советской армии и... графа, бывшего воспитанника Пажеского корпуса...

!Все даты даны по старому стилю!

Каменский, граф Михаил Федотович, генерал-федьдмаршал, сын гоф-юнкера, служившего мундшенком при Петре Великом, род. 8 мая 1738 года, убит 12 августа 1809 г.

В 1751 г. записан был в Сухопутный Кадетский корпус, в 1756 г. выпущен из корпуса поручиком в ведомство канцелярии строений, а затем переведен в артиллерии унтер-шалмейстером.

В 1757 г. поступать во французскую армию волонтером и находился при ней по 1759 год. В 1758 г. произведен в капитаны артиллерии; до 1761 г. служил в московской артиллерийской команде, а затем послан был в действовавшую армию. Ссылаясь на “частую головную болезнь и глухоту” и опасаясь сделаться окончательно “неспособным к службе”, если останется при орудиях”, он просил перевода в полевые пехотные полки и 13 февраля 1762 г. был переведен в пехоту с переименованием в премьер-майоры; в том же году произведен в полковники, и 12 марта, по представлению графа П. А. Румянцева , назначен в его корпус генерал-квартирмейстер-лейтенантом. После Семилетней войны Каменский командовал 1-м Московском пехотным полком, состоявшим в Финляндской дивизии генерал-аншефа П. И. Панина .

В октябре 1764 г. он был представлен Великому Князю и после этого часто бывал во Дворце. В августе 1765 г. Каменский был послан в Пруссию, в лагерь под Бреславлем, в качестве военного агента, для ознакомления с системой обучения прусских войск. Здесь он был замечен Фридрихом Великим , который в разговоре с генералом Тауенцином назвал Каменского “молодым канадцем, довольно образованным” .

В октябре того-же года он вернулся в Петербург и представил Великому Князю “Описание прусского лагеря” , им сочиненное. Некоторые, спецально военные замечания Каменского, высказанные им в этом описании, совершенно справедливы, но от образованного военного, агента можно было бы ожидать лучшего освещения и надлежащей

оценки фридриховской тактики (хотя бы её одной); Каменский же был настолько ослеплен прусскими порядками, что вне их почти ничего не видел. Любите Государь, свое войско, - им цари и дальнейшим народом повелевают, и отечество от насилия врагов освобождают. Не должен ли всякий признаться, что все “знание” (философов Греции и людей преданных "вольным", другим наукам и “художествам”) служило только к сочинению либо подлых песен для мягчения своих победителей, или к возстановлению позорных для себя же трофеев. Славный прадед ваш не погнушался быть солдатом, ни матросом, а не был никогда подъячим, ни протоколистом ни одной Коллегии, ниже Сената” . Так оканчивает Каменский письмо, при котором он представил свое описание маневров.

В 1766 г. Каменский произведен был в бригадиры, а в чин генерал-майора- перед началом войны России с Турцией в начале кампании 1769 г. он командовал 4-ю бригадой, состоявшей из 5 пехотных полков и входившей в состав армии кн. А. М. Голицына . 19 апреля Каменский принимал участие в битве под Хотином, окончившейся поражением турок. На военном совете 19 мая 1769 г. Каменский особенно сильно настаивал на необходимости взять Хотин, доказывая, что, овладев Хотинскою крепостью, армия наша будет владеть обоими берегами Днестра до Бендер; что без этого нельзя и думать о дальнейших движениях во внутрь княжеств и далее, что вместе с тем занятие Хотина пресечет сообщение Польши с Портою, поведет за собою уничтожению конфедератов, что даст возможность усилить армию отрядом, оставленным в Польше. Впрочем, Каменский предлагал это лишь на тот случай, если имеется возможность овладеть крепостью посредством правильной осады не позже трех недель, т. е. до прибытия армии визиря на её освобождение. Предложение это не было принято.

По возобновлении наступательных действий бригада Каменского при вторичном переходе армии на левый берег Днестра, была оставлена у д. Янчинцы в отряде генерал-поручика Ренненкампфа. Когда визирь Молдаванчи-паша атаковал нашу армию, Каменский с вверенною ему бригадою участвовал в сражении, хотя и успешном для наших войск, но не избавившим нашу армию от необходимости нового отступления на левый берег Днестра.

Каменский принимал весьма деятельное участие в разыгравшемся, вместо ожидаемого незначительного боя, генеральном сражении при Хотине 29 августа. В этом сражении, оказавшем решительное влияние на исход операций в 1769 г., он отлично исполнил данную ему задачу, привел свою колонну к решительному пункту на левом фланге вполне своевременно, чем дал возможность Салтыкову выручить войска Брюса в самый критический момент боя. При последующих действиях первой армии Каменский участвовал в занятии Хотина. За эту кампанию Императрица пожаловала ему орден св. Анны.

В 1770 г. Каменский состоял во второй армии генерал-аншефа Панина и командовал 1-й бригадой в 1-й дивизии генерал-поручика Дальке. 29 июня, во время переправы армии чрез Днестр под начальством Каменского был отделен отряд для обложения и бомбардирования Бендер с левого берега Днестра. Во время производства постепенной атаки Бендерской крепости Каменский вообще много способствовал её успеху. При отбитии контратаки турок ночью 23 июля он лично повел егерей и обратил неприятеля в бегство, занял форштадт и держался в нем до получения приказания об отступлении. С августа Каменский, не довольствуясь производством атаки на левом берегу Днестра, с разрешения главнокомандующего, провел бессменно в траншеях 6 суток, чтобы, изучив лучше местность и расположение траншей, с большим успехом отражать вылазки. При штурме 15 сентября на Каменского было возложено руководство атакою левого фланга нашей армии. За отличие под Бендерами Каменский был награжден орденом св. Георгия. 20 сентября Каменский был направлен к Аккерману для содействия отряду Игельстрома . Приближение отряда Каменского ускорило сдачу этой крепости, послъ чего он возвратился в Бендеры.

В 1771 г. Каменский не принимал заметного участия в операциях и был в отпуску.

В 1772 г. он состоял в армии Румянцева и начальствовал войсками, отделенными от армии и расположенными в Малой Польше, для противодействия партизанским отрядам польских конфедератов.

В 1773 г. Каменский был в армии Румянцева и состоял в корпусе генерал-поручика графа И. П. Салтыкова , расположенном от Крайоского Баната до р. Арджишь. 16 сентября отряд этот сделал нападение на турецкий лагерь под Турно. Турки, видя малочисленность передового отряда, выслали против него до 5000 конницы. Но этот турецкий отряд конницы был почти совершенно уничтожен, благодаря главным образом Каменскому. В ноябре Каменский командовал отдельным корпусом, наблюдавшим левый берег Дуная от австрийской границы до урочища Мало. За отличия в эту кампанию Каменский подучил орден св. Георгия 3-го класса и, по линии, чин генерал-поручика.

В 1774 г. Каменский командовал уже левым крылом армии. Переправившись в апреле через Дунай, он стал у Карасу 9 мая, а 16 с его отрядом соединился и отряд Суворова ; оба генерала должны были предпринять совместно решительное наступление. Турки не были еще готовы к открытию кампании; ближайшие же их войска были расположены гарнизонами в крепостях, причем у Шумлы было сосредоточено до 50,000 чел. Гдавнокомандующий предоставил Каменскому и Суворову самим условиться относительно общего наступления и оставил им полную свободу действий; в спорных вопросах решение принадлежало Каменскому, как старшему. Выработанный Каменским и Суворовым план действий, по исправлении его Румянцевым , сводился к следующему: оба отряда должны были параллельно наступать к Шумле, причем - Каменский должен выслать отряды для демонстраций против Варны, а Суворов- прикрывать Каменского со стороны Силистрии. Затем предполагалось направить главные операции против Шумлы или, если неприятель будет встречен в поле и направится против Каменского, то Суворов должен ударить во фланг или тыл турецкой армии и отрезать её от Шумлы.

В конце мая отряд Каменского, выступил к Базарджику- важному узлу путей между Шумлой, Варной и Силистрией; 2 июня передовой отряд занял Базарджик. Здесь Каменский простоял 6 дней в ожидании прибытия Суворова ; 9 июня отряды Каменского и Суворова соединились у Юшенли. в тот же день оба генерала, со всею кавалерией, произвели усиленную рекогносцировку на Козлуджи, где и нашли турецкую армию в числе до 25,000 пехоты и 15,000 конницы, высланную визирем от Шумлы против наших войск. Наша кавалерия, преследуя отступавшего неприятеля, вступила в тесное дефиле, растянулась, была атакована турками и приведена в замешательство; но благодаря распорядительности Каменского порядок был восстановлен. Каменский вывел обратно кавалерию из дефиле и послал за своею пехотой; завязалось сражение; в конце концов турки были принуждены отступить. Суворов преследовал противника до его лагеря и, подготовив атаку пушечным огнем, перешел снова в наступление; турки бросили лагерь и бежали к Шумле и Праводам. Хотя заслуга нанесения решительного и вместе с тем окончательного удара принадлежит Суворову , но и Каменский не мало способствовал этой победе.

К сожалению, после этой блестящей победы Суворов и Каменский снова действовали нерешительно. Каменский не решался продолжать наступление вследствие якобы недостатка перевозочных средств и провианта и собрал военный совет, на котором было решено остаться у Козлуджи, а затем отступить на позиции между Шумлой и Силистрией, дабы отрезать последней сообщения и тем способствовать её покорению. Румянцев был недоволен этим решением и предписал Каменскому и Суворову продолжать наступательные операции собственно против Шумлы и только, в случае невозможности овладеть этою крепостью без правильной осады приблизиться к Силистрии. Каменский двинулся к д. Еникой, а корпус Суворова направился к Кулевче, с целью прервать сообщения между Шумлою, Варною и Праводами. В то же время главнокомандующий сам принял меры для обеспечения продовольствия войск Каменского и Суворова . 16 июня авангард корпуса Каменского сбил 5000 турецкой конницы у Ени-Базара; 17-го Каменский продвинулся до д. Буланык, в 5 в. от Шумлы, а затем отошёл к д. Адибаба, на Силистрийской дороге Каменский не решался атаковать крепость открытою силою: в его корпусе было всего 7000 чел., а у визиря около 35,000, и считал за лучшее выманить турок в поле, для чего были высланы отдельные партии с приказанием жечь ближайшие селения. 19 июня турецкая конница атаковала небольшой отряд полковника Розена, который был выслан для поддержания сообщения с корпусом Салтыкова и двигался слишком близко от Шумлы; Каменский поддержал Розена почти всею пехотой. Визирь вышел из крепости с большею частью своей армии, произошло сражение, окончившееся беспорядочным отступлением турецкой армии. Желая вновь заставить турок выйти из лагеря, Каменский приступил к траншейным работам; однако, визирь не двигался с места. Тогда Каменский решил ограничиться наблюдением за дорогами, ведущими внутрь страны, для чего передвинул свой корпус к югу. С 3 июля все сообщения турецкой армии были перерваны и недостаток припасов и фуража скоро вызвал многочисленные побеги солдат. 6 июля почти вся турецкая армия атаковала наши передовые посты и прикрывающие отряды, но была отбита. В тот же день Каменский получил предписание главнокомандующего не предпринимать ничего решительного против турок, так как в это время велись уже переговоры о мире; но Каменский полагал, что “для чести русского оружия” необходимо овладеть хотя бы “ретраншаментами” и расположить наши войска на тех местах, на которых они находились до сражения 6 июля.

7 июля он и достиг этого с значительными усильями; но главнокомандующий решительно запретил дальнейшие военные действия. 9 июля, накануне заключения Кучук-Кайнарджийского мирного трактата, Каменский отошел от крепости.

Боевой опыт Каменского, его личная храбрость и способность командовать небольшими, но вполне самостоятельными отрядами несомненны; но вместе с тем действия в 1774 г. показали его неспособность быть не только главнокомандующим, но хотя бы командиром отдельного корпуса.

В 1775 г. при праздновании заключения мира, Каменский был награжден орденами св. Георгия 2-й степени и св. Александра Невского.

С 1775 до 1779 гг . Каменский получал различные назначения в войсках, из них последним было назначение в Воронежскую дивизию. В 1779 г., во время войны за Баварское наследство , Каменский был за границей в качестве военного агента при прусской армии и присутствовал при стычке у Егендорфа в Верхней Силезии.

В 1783-1785 гг. Каменский был генерал - губернатором рязанским и тамбовским. Деятельность его на этом посту не ознаменована чем-либо выдающимся; скорее, некоторые распоряжения его надо признать не вполне уместными; так, напр., в противность дарованным дворянству правам, он приказывал доставлять неслужащих дворян в губернский город “для научения грамоте и частью арифметике” или “для определения на службу” , поясняя при этом, что “довольно и того пятна для каждой благородной фамилии, если в ней и один изверг найдется, который никогда нигде не служивал” . Посетив в 1784 г. Шацк, Каменский узнал, что некий “из дворян отставной каптинармус не соответствует дворянству в своем звании” и занимается портняжничеством; он приказал доставить этого дворянина к тамбовскому коменданту для определения его на вакансию рядового; “а чтобы и в прочих местах праздношатающихся дворян не было” , он приказал высылать таковых в наместническое правление “за караулом” .

Пред началом второй турецкой войны , когда организовывались действующие армии, Каменский приехал в Петербург, повидимому, ожидая назначения в армию; ему дали денежную награду в 5000 руб. Недовольный, он растратил пожалованные ему деньги, ежедневно посещая Летний сад, где угощал всякого встречного, и уехал из Петербурга.

В 1787 г. он был назначен в армию графа Румянцева командовать 2-м корпусом, занимавшим Уманьский округ по Бугу. Каменский, полагая, что гораздо выгоднее быть под командой Потемкина , выказывал по отношению к нему чрезмерную угодливость и даже интриговал против Румянцева ; Потемкин обнаружил эту интригу и Каменский был сильно скомпрометирован.

В 1788 г. Каменский командовал 4-ю дивизией (иначе называемою “запасным корпусом” ), 24 июня дивизии его и генерал-аншефа Эльмпта были высланы с целью произвести “сильный поиск” против Ибрагима-паши. 2 июля Эльмпт и Каменский выступили против неприятеля; 4 сентября неприятель сдал Хотин. Около того же времени было получено известие о намерении турок, собравшихся у Бендер в числе от 25 до 30000, двинуться к Днестру для нападения на наши магазины и действий против наших сообщений; Каменский выступил по этим слухам против неприятеля, но слух оказался сильно преувеличенным. 17 сентября Каменский присоединился к Румянцеву у Цоцоры. В ноябре армия была расположена на зимние квартиры, причем дивизия Каменского - в Кишиневе и Лопушне. В это время было обнаружено приближение к Ганкуру и Сокульцам (близ Бендер) отряда Ибрагима-паши, который предполагал, получив подкрепление из Бендер, произвести нападение на наши зимние квартиры. Каменский испросил у главнокомандующего разрешения выбить неприятеля из Ганкура. Оставив всю тяжелую артиллерию в Кишиневе и Чучуленах под прикрытием двух батальонов, он двинулся колоннами по трем дорогам, в расстоянии 12-15 верст одна от другой, неожиданно напал на турок и после двухкратной схватки выбил неприятеля из Ганкура ; за это дело Каменский награжден был орденом св. Владимира первой степени.

В начале 1789 года , после назначения Потемкина главнокомандующим обеими армиями, Румянцев поручил временное командование Украинскою армиею, до прибытия генерал-аншефа князя Репнина , Каменскому. Репнин прибыл 7 мая 1789 года. После соединения армий Каменский не получал никакого назначения и уехал в отпуск. С этого времени обнаруживается явное нерасположение к нему Императрицы.

В 1790 году (во время войны со Швецией) Каменский лично просил у Императрицы разрешения отправиться “на галеры” в Выборг. Государыня, с видом удивления, спросила его: “зачем?” ,- Каменский мог ответить только: “из единаго любопытства” .

В 1791 году он просил разрешения снова ехать в армию для свидания с сыном. Государыня ответила: “это от вас зависит” . Тем не менее, в том же году 3 августа он был назначен в армию Потемкина , хотя Императрица писала ему 25 июля: “Просил ты меня, чтоб я тебя избавила от Каменского, а ныне от графа Безбородко слышу, что просишь его к себе; отпиши ко мне, я или он ослышался; я помню, что говорили, что он грызется” . В дневнике Храповицкого по поводу этого назначения читаем: “точно открылось, что князь Потемкин, прося в свою команду Каменского, изъяснялся, что делает сие не по воле, но дабы не говорили, что вытесняет репутацию имеющего, а будет стараться при первом случай так его употребить, чтоб сам сломал себе голову” . С самого первого дня прибытия Каменского в армию Потемкина явно открылось недоброжелательство к нему князя Таврического . Приехав в Яссы, Каменский просил у Потемкина разрешения произвести смотр своему Московскому полку, но главнокомандующий удержал его на один день при себе; в тот же день он отдал приказание о сформировании Екатеринославского полка, в состав которого вошел, между прочим, весь Московский полк. Каменский ничего об этом не знал и только, приехав в лагерь под Рябой Могилой (где стоял Московский полк), узнал, что его полк уже не существует. В армии Каменский не получал какого-либо определенного назначения. Между тем дни Потемкина были сочтены. Потому ли что он чувствовал свое нездоровье или по какой-либо другой причине, 18 сентября 1791 г. (еще до прибытия Каменского в армию) от него был послан довольно неясный ордер на имя генерал-аншефа Каховского, в котором было сказано:

“Вашему высокопревосходительству предписываю: по получении сего отправиться ко мне для принятия здесь команды”... 5 октября Потемкин скончался. Войска остались без гдавнокомандующего; начавшиеся переговоры о мире приостановились. Упомянутый ордер был известен только Каховскому и правителю канцелярии Потемкина генерал-майору В. С. Попову. Каменский, как старший генерал в армии, должен был принять на себя звание главнокомандующего. 7 октября он известил Каховского о вступлении в командование армиею и предоставил ему начальство над прежде вверенными ему частями. Затем Каменский потребовал от всех начальствующих лиц полных сведений о состоянии войск, довольствии, о денежных суммах и особенно об экстраординарной сумме, состоявшей при главном дежурстве. Сам он так говорить об своих действиях в это время в письме в графу Салтыкову (8 октября):.. “генерал Попов заехал ко мне и сказал... что де вы старшие, примите команду... Я был болен и перемогся, и мне вздумалось вступить в свою должность.. Попов ни о чем сведения не дал мне, то я принужден сделался сноситься с полками, снесся и с уполномоченными нашими здесь...... к заключению мира с Турками...... Они предъявили мне данное им Потемкиным поверенное письмо, после которого... мешаться в их дело не оставалось” . Принимая армию, Каменский считал своею обязанностью привести ее в порядок и едва-ли мог думать о каких-либо славных предприятиях. Это ясно видно из его писем, где он говорил о принятых им мерах по довольствию армии и о том, что “принужден стал спросить словесно Попова: не осталось ли экстраординарных денег у покойного фельдмаршала в канцелярии? Попов сказал, что хотя де и есть, но что они запечатаны за посторонними печатьми” . Каменский вошел с формальным требованием об отпуске этих денег и это требование, по слабости здоровья Попова, отвез ему и отдал сам, но Попов отдал ему это требование обратно, сказав при том, что “дела (с ним) никакого не имеет и чтобы (он) оставил его в покое, потому что командиром армии оставлен покойным фельдмаршалом Каховский, а не он, Каменский ” ... “Таковое его объяснение, писал Каменский, должно меня было понудить к властительному действию, потому что никакого приказа покойным фельдмаршалом в полки и команды и генералам дано не было, чтоб Каховскому командовать всею армией, обойдя меня. Но по уважению, в каковом состоит Попов в лице самой Государыни, я остался при командовании армиею и без экстраординарной суммы до указа” . Затем Каменский указывал на “комплот” поставщиков провианта, коим деньги выданы екатеринославским губернатором Каховским , - а провианта на 180.000 рублей нет. Требованием отчета о суммах Каменский затронул самое больное место Попова, которому угрожала повидимому “большая беда” в случае, если бы Каменский остался главнокомандующим; Попов же позволял себе не исполнять приказания Каменского и дерзко ему отвечать, надеясь на благоволение Императрицы, которой не было известно истинное положение финансовых дел в армии, искусно скрываемое тем же Поповым, доносившим ей 8 октября: “Здесь хотя и оставался Каменский, но без всякой команды и без объявления о нем в армии. - Воображая сколь неблагоугодно будет Вашему Императорскому Величеству вступление его в начальство, (я) вскоре явился к нему и объявил, что команда поручена от Потемкина...... генералу Каховскому. Генерал Каменский изъявил свое неудовольствие и сообщил всем начальникам, что он вступил в командование армии” ... 12 октября Каменский писал Салтыкову: “Каховский приехал в Яссы 10 октября и требовал, чтоб я не командовал и предъявил ордер сентября 18-го” . Каменский основывался на том, что во-первых по армии не было объявлено, чтобы Каховского слушаться, во-вторых, что ордер писан до приезда Каменского к армии и в третьих, что в ордере написано, чтобы Каховский приехал “в Яссы для командования” без пояснения чем: всею армиею или какою-либо частью, и утверждал, что командовать армиею должен он, Каменский, как старший по армии. Каховский же заявил ему о том, что он предпишет всем частям армии (и предписал) не исполнять его приказаний; Каменский “предложил ему” “от того воздержаться до получения нового указа и... лучше обоим испрошать его” . В то же время он отправил донесение Императрице, испрашивая разрешения этого вопроса. Между тем следствием этих столкновений было опасное недоумение как в армии, так и среди представителей иностранных держав. Каменский, желая вполне основательно устранить это ненормальное положение, принял однако совершенно несоответственную меру: решить возникший вопрос на военном совете большинством голосов всех генералов, для чего разослал приглашения. Собравшиеся шесть генералов выразили склонность повиноваться Каховскому и тогда Каменский “отступился до настоящего указа” , уведомив Каховского о своей болезни. 5 ноября Императрица писала в рескрипте Каховскому: “Известились мы с неудовольствием о странных поступках генерала Каменского, который по кончине главнокомандующего... собрал генералитет для суждения о деле, в коем воля покойного фельдмаршала, изображенная в данном вам ордере, долженствовала служить законом, пока указом нашим решить благоволим” . В то же время Императрица, основываясь на донесениях Попова, писала Салтыкову: “Сумасшедший Каменский шалит... Попов старался его три дня уговаривать, чтоб он удержался принять команду, его поступки во всей армии умножают рыдания и печаль”. .. и Попову: “собрание генералов ради суждения, кому командовать, доказывает безрассудность собирателя и после сего поступка уже к нему доверенность иметь едва-ли возможно” . Отстранив Каменского от командования армией. Императрица приказала прекратить все дела о растрате казенных денег в штабе Потемкина; вообще Попов вышел из этого дела правым в ущерб Каменскому. - После этого случая Каменский вышел в отставку и до самой кончины императрицы Екатерины был не у дел.